Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
Потом я помню, как туалетная тетка, сурово что-то пришепетывая, волочит меня под мышки к умывальнику. Я рыдаю от боли, злости и обиды. Слезы, кровь и краска текут с моего лица. Потом рядом выплывает лицо Шу-шу. В нем неподдельная жалость.
– Господи, – приговаривает она, – это, наверное, Рыло. Ну, подонок! К тебе Рыло подходил, да? Как же я тебя не предупредила!
Собрав остатки самообладания, я решаю воспользоваться моментом, вырываюсь от нее и бросаюсь вон. Шу-шу что-то кричит мне вслед, я даже не оборачиваюсь. Швейцар шустро распахивает передо мной двери. На улице какой-то пьяный, увидев меня, издает радостный вопль, пытается схватить за руку – я на ходу огрела его сумкой. Увидела подворотню, забежала в незнакомый
На следующий день я решила взять тайм-аут. Собраться с мыслями, а если честно, просто передохнуть, дать нервишкам успокоиться. Звоню Шу-шу, еле живым голосом сообщаю, что у меня сегодня суточное дежурство. Она взволнована. Участливо расспрашивает меня о том, как я себя чувствую. Не сильно ли мне досталось? Не поцарапали ли мне эти стервы лицо? Я ее успокаиваю: лицо в порядке...
Потом я звоню Тарасычу. Слава Богу, он не в процессе, сам берет трубку.
– Старуха! – кричит он. – Зазналась? Только из газет и узнаю, что ты еще жива! Хочешь приехать? Ну, видать, медведь в лесу сдох! Я сегодня весь день у себя, веду прием. Давай, жду!
Беседа с народным судьей Василием Тарасовичем Копченых обязательно войдет в мой будущий материал.
Вот ее конспект.
Мы сидим в зале заседаний. Тарасыч – на углу священного судейского стола, я – на своем бывшем секретарском месте. Он по обыкновению грызет дужку очков – значит, думает, вопрос его задел. За полтора года моей здесь работы таким образом утилизовано не меньше пяти оправ.
– Наркомания, – говорит он, – это то, чего нет. – Но тут же сам себя поправляет: – Вернее то, чего не было. – И усмехается: – Теперь спохватились, догоняем электричку... Ну, что тебе рассказать про наркоманов? Опыт у меня есть, но, честно говоря, невеликий...
Я знаю, что до того, как прийти сюда судьей, Тарасыч работал следователем в прокуратуре.
– Сейчас все думающие юристы сходятся на том, что наркоманов как таковых следует считать не преступниками, а больными. Как алкоголиков. Что надо их лечить, если не хотят сами – принудительно, но – лечить. А бороться надо с истоками наркомании, так же как мы боремся с истоками пьянства...
Тарасыч усаживается на столе поудобней. Дужка очков угрожающе хрустит.
– Хватит морочить голову себе и людям, – решительно рубит он слова. – И у алкоголя, и у наркомании причины в первую очередь социальные. Отсутствие развлечений, убогость духовной жизни, досуга. Другая причина – сам факт наличия наркотиков. Живой пример: выпивка стала дороже, купить ее стало труднее, пить стали меньше. Но зато полезли из щелей наркотики. Появились все эти токсикоманы, нюхальщики и прочие. Стало быть, рецепт тот же: режь хвосты! Алкоголиков и наркоманов – лечи, самогонщиков, изготовителей и сбытчиков – сажай! Так?
Тарасыч с сожалением разглядывает изглоданную дужку.
– Так-то она так, да не все просто. Свой брат алкоголик – человек не скрытный. Все кругом пили, и он пил, ну разве что побольше других. Его никогда по закону не преследовали, прижми хорошенько участковый – и он тебе ту бабку, что бутылку ему продала, с легкостью отдаст. А наркоман – совсем иное... Наркоман всегда под законом ходил, если у него при задержании хотя бы полграмма анаши в кармане обнаружится – это уже хранение без цели сбыта, это уже срок. Да к тому же без всяких скидок, без условно-досрочных, с полным отбытием, с обязательным принудлечением... Я уж про сбыт не говорю: это вовсе до десяти лет. Поэтому там все сложнее, законы – волчьи. Помню, когда еще в прокуратуре работал, выезжали на труп наркомана. Диагноз: острое отравление наркотиками. А потом окольным путем дошел слушок: свои же вкатили ему за какие-то грехи смертельную дозу. А как докажешь? Говоря
Я сижу, открыв рот, округлив глаза.
– Ну-ну, – смеется Тарасыч, – так уж не пугайся. Это я тебе про самые экстремальные случаи рассказываю, а они редко бывают. В массе же своей наркоманы народ тихий, с подавленной психикой, реальную опасность могут представлять только в период абстиненции – по-простому если, то с похмелья. Тут, правда, за порцию “кайфа” они черт знает на что способны. Но вот тебе парадокс, запиши его в свой блокнот: самые страшные преступления в связи с наркотиками совершают те, кто их никогда не пробовал.
Тарасыч сползает со стола, укрепляет очки на носу, от греха подальше прячет руки в карманы.
– Да, – отвечает он на мой удивленный вопрос, – представь себе, именно так. Суди сама: ежели память мне не изменяет, изготовление, приобретение, перевозка наркотиков с целью сбыта группой лиц по предварительному сговору или когда наркотик в крупных размерах наказывается ни много ни мало сроком до пятнадцати лет! И довольно часто занимаются этим вовсе не наркоманы, а те, кто хочет на наркотиках заработать. Надо тебе объяснять, что уж коли человек берется за такой опасный бизнес, от него чего хочешь ждать можно?
Я согласно киваю, объяснять не надо. А сама напряженно думаю, даже ногти начинаю кусать: тот белый порошочек моя Шу-шу получает не иначе, как от кого-то подобного. Тарасыч тем временем продолжает:
– С выпивкой корень зла совершенно верно усмотрели в доступности. Позакрывали магазины, подняли цены – пить стали меньше. То же самое и с наркотиками. Теперь мало, как раньше, сажать тех, у кого обнаружили полграмма. Сейчас надо главный удар наносить по тем, кто изготавливает, кто распространяет. Слава Богу, милиция взялась наконец за это, к нам в суды стало поступать гораздо больше таких дел...
Мы еще поговорили о том о сем, но напоследок Тарасыч сам вернулся к наркотикам. Пожевал задумчиво губами:
– До полной победы еще далеко. Но каждый раз, когда удается ликвидировать хоть небольшой источник – уже хорошо.
Может, он не совсем так выразился, но смысл я передаю точно. Ушла я от него с твердым убеждением, что знаю теперь, чего хочу и какой материал собираю.
На следующий день у меня впрямь было натуральное дежурство – только по отделу. Закрутили всякие мелкие дела, и когда я спохватилась наконец набрать номер Шу-шу, ее уже не оказалось дома. Меня это огорчило. Во-первых, потому что, подучив заряд энергии от разговора с Тарасычем, хотелось немедленно пустить ее в ход. Во-вторых, потому что ненавязчивый обычно Чиж вдруг вспомнил о моем существовании и поинтересовался, чем данный сотрудник в данное время занят. Немногословно, но увесисто напомнив, что последний раз я выступала на страницах родной газеты почти месяц назад, он пожевал бороду и сообщил, что читатели ждут новых материалов полюбившегося им автора. Пришлось, как говорит Лорчик, скрипя сердцем, поведать ему в двух словах про книголюбов и про наркотики. Сердце мое скрипело от того, что я не люблю рассказывать про свои планы: боюсь сглазить.
Наутро выяснилось, что не я одна тягощусь двухдневной разлукой. Шу-шу устроила мне по телефону целый скандал по поводу того, куда я пропала. Она, оказывается, безумно все это время обо мне беспокоилась, не забывала ни на минуту. Хочет, чтобы я немедленно ехала к ней. Варит кофе. Целует. Ждет.
И вот я опять у нее в квартире. Теперь я осматриваюсь здесь с новым интересом. Особенно привлекает внимание тумбочка: хорошо бы повнимательней изучить ее содержимое. Но Шу-шу (уже с утра что-то слишком оживленная) и не думает о предосторожностях. Лезет в сумочку, извлекает оттуда белый пакетик (раз в сумочке – значит, скорей всего, товар свежий, отмечаю я). Весело командует: