Антология «Дракула»
Шрифт:
С пленкой — материалом, которому впоследствии предстояло стать фильмом, — обращались так, словно она была дороже золота и опаснее плутония. В багажное отделение самолета она была доставлена под охраной солдат.
За столом напротив Кейт сидела женщина с непроницаемым лицом.
Кейт чувствовала, как пузырьки паники щекочут ей внутренности. Время отлета приближалось.
Все прочие члены группы стояли рядом со своим багажом и, несмотря на усталость, перебрасывались шутками. Проведя почти год в этой захолустной стране, все были чертовски рады ее покинуть.
Кейт подняла взгляд на портрет Николае и Елены Чаушеску, висевший над головой чиновницы. Глаза на портрете были исполнены такого же холода и ненависти, как и у женщины, сидевшей напротив. На шее у нее болтался маленький крестик, к лацкану форменного пиджака был прикреплен партийный значок.
Веревочный барьер, закрывающий проход, наконец убрали, и съемочная группа, истомленная ожиданием, устремилась к самолету. Отталкивая друг друга, люди взбирались по ступенькам трапа, протискиваясь в салон.
Первую посадку самолет должен был совершить в Лондоне. Потом Нью-Йорк, потом Лос-Анджелес. Им предстояло пролететь почти полмира.
Кейт хотелось встать, пройти в самолет, внести свою лепту, в оживленный гомон, улететь отсюда. Багаж ее был уже на борту.
Мужчина в черном пальто — представитель Секуритате — и двое в штатском вошли в комнату и обменялись с женщиной за столом несколькими отрывистыми фразами.
Кейт догадалась, что они говорят о Лоснящемся Костюме. И о ней. Они использовали устарелые, жестокие слова: «пиявка», «носферату», «паразитка». Представитель Секуритате заглянул в ее паспорт:
— Мы не можем позволить вам покинуть страну.
На летном поле последние киношники — и среди них Ион — Джон, в бейсболке козырьком назад, с туго набитым рюкзаком на плече, — исчезали в серебристом брюхе самолета. Двери закрылись.
Ее забыли. Оставили здесь.
Сколько времени пройдет, прежде чем кто-нибудь заметит ее отсутствие? Если учесть, что при каждой посадке пассажиры будут меняться, возможно, никто не обратит внимания, что в самолете нет Кейт Рид. Сейчас, когда все охвачены радостным возбуждением, предвкушают триумфальное возращение домой и грядущий успех фильма, вряд ли кто-нибудь хватится тихого как мышь консультанта. Впереди у членов группы месяцы монтажа, озвучивания, редактуры, предварительных просмотров, обсуждений, и венец всего — премьера. Кого-то будут приглашать на телевизионные ток-шоу, кого-то ожидают премии Каннского кинофестиваля и вожделенный «Оскар».
Вряд ли кто-нибудь с теплотой вспомнит о ней и спросит, где теперь та смешная девица неопределенного возраста, рыжеволосая и очкастая.
— Вы симпатизируете Трансильванскому движению.
— Вот уж нет, — пожала она плечами. — Мне даже трудно представить, что кому-то хочется жить в этой стране.
Никто словно не услышал ее слов.
Зашумели моторы. Самолет двинулся ко взлетной полосе.
— Это древняя страна, мисс Кэтрин
На лицах людей, окружавших Кейт, не было ни проблеска жалости.
Цыгане вводят во внутренний двор замка гигантского вороного жеребца. Вынув из ножен сабли, они салютуют животному. Жеребец тихонько ржет, раздувая пунцовые ноздри. Шкура у него гладкая, как черное дерево.
В замке Харкер осторожно спускается по винтовой лестнице, затянутой паутиной. В руках у него деревянный кол.
Цыгане плотно окружают жеребца.
Голос Харкера: Даже сам замок хочет, чтобы он умер. Древние, пропитанные кровью камни трансильванской крепости больше не желают ему служить.
Харкер останавливается над гробом Дракулы. Граф лежит, раздувшийся от крови. Лицо его распухло и приобрело багровый оттенок.
Цыганский нож ударяет в бок лошади. Из раны бьет алая кровь.
Харкер обеими руками поднимает кол над головой.
Дракула открывает глаза. Его обрюзгшее лицо покрыто красными прожилками. Харкер замирает.
Жеребец пронзительно ржет от боли. Топоры впиваются в его шею и ноги. Могучее животное падает.
Харкер вонзает кол в широкую грудь графа.
Жеребец судорожно дергается. Цыгане наносят ему очередные удары топорами. Копыта отчаянно колотят по булыжникам, которыми вымощен двор.
Фонтан невероятно ярко-красной крови вырывается из груди графа и ударяет в лицо Харкеру. Кровь заливает его с головы до пояса. Алый фонтан продолжает хлестать, наполняя сначала гроб, потом всю комнату. Кровавый лоток подхватывает Харкера.
Огромные руки Дракулы цепляются за края гроба. Он пытается сесть. Множество кровавых капель вокруг него висят в воздухе, как туман.
Жеребец в последний раз ударяет копытами и затихает. Цыгане с благоговением глядят на существо, которое они умертвили.
Харкер хватается за кол и что есть силы налегает на него, загоняя глубже в могучую грудь Дракулы и опрокидывая графа в залитый кровью гроб.
Граф наконец сдается. Вместе с последним дыханием с губ его срывается едва слышный шепот.
Дракула: Ужас… ужас…
Кейт предполагала, что на свете есть места и похуже, чем румынская тюрьма. Но таких мест, несомненно, было немного.
Ее держали отдельно от теплокровных арестантов. Насильники, убийцы и диссиденты боялись соседства с вампиром. Сокамерниками Кейт оказались участники Трансильванского движения: высокомерные старейшины и молчаливые, надутые и полыхающие злобой неофиты.
Среди них была пара Малюток Мейнстера, исполненных спокойной, целенаправленной, неколебимой ненависти, от которой Кейт становилось не по себе. Понятие «враг» они трактовали чрезвычайно широко и свято верили в то, что существует лишь один способ борьбы с врагом — смерть. Никаких переговоров, никаких компромиссов, никаких уступок. Только смерть, причем в колоссальных масштабах.