Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 16. Анатолий Трушкин

Трушкин Анатолий Алексе?евич

ОНА. Море — это что?

ОН. Море — это парк культуры. Ты подходишь и говоришь: «Я люблю тебя».

ОНА. Я люблю тебя?

ОН. Да.

ОНА. Какой прекрасный сон! (В сторону.) Сойдите с моей ноги.

ОН. Мы могли не встретиться.

ОНА. Не говори так, мне страшно. (В сторону.) Сойдите с моей ноги. (Ему.) Передай на билет.

ОН (в сторону). Передайте на билет. (Ей.) Там касса сломалась.

ОНА (в сторону). Там касса сломалась. (Ему.) Кажется, только вчера поженились.

ОН.

Купи хлеба.

ОНА. Сдай посуду.

ОН. Возьми белье.

ОНА. Проверни фарш.

ОН. У меня будет аттестация.

ОНА. У меня будет ребенок.

ОН. Мальчик или девочка?

ОНА. Мальчик… или девочка.

ОН. Это счастье! Спасибо тебе, Голубка!

ОНА. Спасибо тебе. Сокол.

ОН (кричит). Закройте заднюю дверь. Что вы сквозняк устроили?! Здесь женщины с детьми едут!

ОНА. Ну что ты шумишь?

ОН. Я отец!

ОНА (в сторону). Держитесь же за что-нибудь.

ОН (в ее сторону). Не держитесь за нее!

ОНА (в сторону). Держитесь же за что-нибудь.

ОН (в ее сторону). Не держитесь за нее!

ОНА (ему). Передай на книжечку.

ОН (в сторону). Передайте на книжечку.

ОНА. Сын спрашивает: «Откуда берутся дети?»

ОН. Так не объяснишь, надо ехать на луг.

ОНА. Достань путевки.

ОН. Я попробую. Твои волосы пахнут сказкой, встань поближе.

ОНА. Я не могу. Сокол, где ты?

ОН. Я — Сокол, я — Сокол.

ОНА. Сокол, где ты?

ОН. Я у компостера, я у компостера! Я — Сокол!

ОНА. Уже февраль.

ОН. Уже март.

ОНА. Уже апрель. (Ему.) Передай на билет.

ОН (в сторону). Передайте на билет.

ОНА (ему). Пройди вперед.

ОН. Зачем?

ОНА. Надо больше двигаться. Сокол.

ОН. Врачи говорят…

ОНА. Уже лето.

ОН. Врачи говорят…

ОНА. Уже осень.

ОН. Врачи говорят…

ОНА. Уже зима.

ОН. Врачи говорят, что зимой мне лучше. Возьми билет.

ОНА (в сторону). Возьмите билет. (Ему.) Поговори со мной.

ОН. Я читаю.

ОНА. Поговори со мной.

ОН. Я читаю.

ОНА. Сын прислал письмо.

ОН. Что пишет?

ОНА. Женился.

ОН. Нуда?!

ОНА. Да.

ОН. А мы ему ничего не успели объяснить.

ОНА. Дочь они назвали Катей.

ОН. Нуда?!

ОНА. Катя окончила первый класс.

ОН. Как окончила?

ОНА. С золотой медалью. Возьми билет.

ОН (в сторону). Возьмите билет.

ОНА. Снегу, снегу-то сыплет! И это летом. В наше время все было не так.

ОН. Все было не так.

ОНА. Скоро на пенсию.

ОН. Ничего, ничего.

ОНА. Давление.

ОН. Желудок.

ОНА. Печень.

ОН. Почки.

ОНА. Радикулит.

ОН. Склероз.

ОНА. Говори громче.

ОН. Я говорю: ничего, ничего. Достал путевки.

ОНА. Куда?

ОН. В рощу.

ОНА. Широколиственную?

ОН. Сердечно-сосудистую.

ОНА. Молодец.

Он храпит.

Сокол!

Он храпит.

Сокол! Сокол! Не спи! (Тормошит его.)

ОН (предъявляет билет). Единый.

ОНА. Сокол, я — Голубка.

ОН. Да, прости. Но как бежит время!

ОНА. Пусть бежит. Все у нас было, все у нас есть: дети, внуки.

ОН. Мне так много нужно сказать тебе.

ОНА. Говори.

ОН. Я люблю тебя.

ОНА. Я тебя люблю. Открой окно.

Он открывает окно. Весна идет.

ОН. Опять весна!

ОНА. Опять весна!

ОН. Опять я Сокол!

ОНА. Опять я Голубка!

ОН. Все хорошо.

ОНА. Все хорошо.

ОН (прислушивается). Конечная. Просят освободить салон.

ОНА (берет его под руку). Пошли.

Медленно уходят.

Горе

Беда у меня. Прожиточный минимум в Москве стал сорок тысяч… Это впритык! На гроб уже не остается. Захочешь умереть — нельзя. Бессмертие наступило.

Единственно, что хорошо сейчас — не надо откладывать на черный день, он тоже уже наступил.

Нас шестеро: я, двое моих малолетних детей, домработница-старушка, жена-женщина и телохранитель-сирота. Это считай каждый месяц мне где-то нужно взять шесть на сорок — двести сорок тысяч.

Двести сорок тысяч!.. Это имеется в виду для здоровых людей, которые едят все подряд, что ни дай. Они сперва все съедят, потом вспоминают, чего это они такое только что съели.

А у меня жену от магазинного все время подташнивает. Я извиняюсь очень перед дамами — разговор не про театр.

Даже ее подташнивает не когда она ест. Многих ведь подташнивает, когда они едят. Я извиняюсь еще раз, не всем про это интересно, у каждого свое горе.

Многих подташнивает, когда они слышат про еду, а мою подташнивает, когда она еще только подумает про еду. То есть постоянно.

Такое вот горе пришло в дом ко мне.

Не сильно ее тошнит, но смотреть противно. Она зеленая становится, глаза тускнеют… Смотришь на нее — и самого начинает подташнивать… А она на тебя смотрит — ей еще хуже становится. А ты на нее смотришь — тебя выворачивает.

Значит, мне теперь одна дорога — на рынок за свежей пищей. Правильно?

А на рынке сейчас, если даже брать одни отбросы, все равно выходит дороже раза в три… Нет! В четыре.

Двести сорок на четыре — девятьсот шестьдесят тысяч. То есть я уже вынужден воровать в открытую. А это бьет по нервам, и я приучился выпивать… перед едой. Иначе я давлюсь. Я извиняюсь перед дамами, не всем, наверное, им интересно.