Антология сатиры и юмора России XX века. Том 19

Успенский Эдуард Николаевич

Тогда слабые хитрить начали. Он сверху пиво положит, воблу там, а под низ норовит чего незаконное спрятать — картошку, мясо или котлеты домашние.

Уж чего-чего, а проносить или выносить у нас люди тренированные. Дежурим мы раз, идет бухгалтер Александров. В руках ничего, посвистывает. А живот у него увеличился, будто он в отпуске был два месяца.

— Стой, кто идет?

Заглянули мы к нему за пазуху, а у него там целый гастроном — картошка, свекла, яблоки и бутылка вина. А сверху еще гусь лапчатый.

— Ну-ка, давай сюда!

Он сопротивляется:

— Это я не для жены. Это ко мне одна знакомая придет, Марья Ивановна.

Дежурили до ночи — нет Марьи Ивановны. Значит, для жены гуся принес. Вот какой человек непорядочный!

Другой идет. Шляпа, галстук, перчатки в руках. Все как следует.

— Стой! Что несешь?

Он — в крик. Перчатки бросил, шляпу оземь: обыскивайте, мол, ничего у меня нет!

И верно, ничего нет. Потом глядим, а из под шляпы молоко течет. Там был пакет припрятан, а в перчатках полкило песку нашли сахарного.

— Кого же ты обманываешь? Кого подводишь? Сегодня ты песку принес, завтра Сидоров, а послезавтра

и нас пошлют. А мы молодые еще, только жить начали. Бильярд купить собираемся.

Стыдно ему стало, он покраснел и из рукава селедку достал:

— Простите, братцы. Попутал грех. Больше я в магазины не ходок.

Одного мы перевоспитали, а другие опять за свое. Ну до чего у нас народ на выдумку силен! Кто себе карманы до земли сделает — крупу насыпает, кто на бутылку с подсолнечным маслом пивную наклейку приделает, а кто-то в зонтике квас несет для окрошки.

Вот телефонист попался, Сидоров. В руках ничего, в карманах тоже. Даже в портфеле пусто. А глаза хитрые.

— Что это ты в такую жару шарф надел?

— Да так. Простудился я. Пива холодного выпил.

Снимаем мы шарф, а под ним сарделек два килограмма намотано. Одна радость — он и в самом деле простудился потом. Сардельки холодные были, только что из морозильника.

Из сил мы выбились и сдались наконец. Теперь мы и с детьми гуляем, и в магазины ходим, и ковры выколачиваем.

А жены у нас похорошели, поправились, без прически ни одна не появляется. Того гляди, в домино играть начнут.

Одна меня успокаивает, жиличка новая из двадцать второй: на днях она белье на балконе развешивала и авоську с мандаринами сама домой принесла.

Выручай, милая Надежда Васильевна!

Уличное происшествие

Иван Иванович Смирнов, Живущий в доме номер сто По Ленинградскому шоссе. Квартира восемьдесят пять. Однажды утром в выходной Собрался за город с женой. Была погода благодать: Пятнадцать градусов в тени. Местами дождь, местами снег, И ветер с севера на юг, И солнце заливало двор. Но не об этом разговор. Иван Иванович хотел Сегодня дачу навестить. Помыть полы, проветрить дом И помидоры посадить. В руках держал авоську он, Четыре астры и батон. Замечу сразу, что Смирнов Был очень умный человек. Зарядку делал по утрам. Любил газеты почитать И телевизор посмотреть. И он, конечно, заказал Такси, чтоб ехать на вокзал. По телефону два-два-пять. Ноль-ноль, а также два нуля. Чтоб на вокзал быстрей попасть Не следует жалеть рубля. Шофер такси Васильев А. Был вечный труженик руля. Он пассажиров уважал И планы перевыполнял. По вечерам ходил в музей. Имел жену и двух друзей. И он приехал к дому сто. Как только получил заказ (Плюс-минус ровно полчаса), Там пассажиров посадил И быстро полетел вперед. Он мчал всегда что было сил. Раз пассажир его просил. А в это время некто Е., Точнее, говоря, Петров, Патлатый и почти босой, С улыбкой хитрой на губах Шел в магазин за колбасой. Себя решил он угостить. Хотя и не любил платить. Он был известный разгильдяй. Зарядку делать не хотел, В работе счастья не нашел, И если на завод ходил, То только из любви к деньгам, А так бы просто не пошел. Вокруг — машины, шум и вой, А он идет по мостовой И не глядит по сторонам. На перекрестке красный свет. Ну а ему и дела нет. Он думал, что перебежит. Но поскользнулся — и лежит. Горит зеленый светофор. Васильев мчит во весь опор. Но вдруг он выпучил глаза И надавил на тормоза: Там впереди лежит Петров. Да, положенье будь здоров! А дальше было как всегда, Когда Случается беда: Вокруг милиция свистит, И «помощь скорая» летит, А вслед за ней бегут

врачи. Как после трактора грачи. Иван Иванович Смирнов На дачу все-таки попал. Помыл полы, проветрил дом И помидоры посадил. И астры вырастил свои, Такие — глаз не оторвать. Ну хоть на рынке продавать! Шофер такси Васильев А. Свою машину починил (Он только фару заменил) И план, как прежде, выполнял. Лишь осторожнее гонял. Чего ж добился Е. Петров? Попал в больницу к докторам. Его бинтуют по утрам. Одна нога под потолком. Другая в гипсе целиком. Над ухом тормоза визжат, И зубы в тряпочке лежат. А колбасы он не купил. На этом кончу я рассказ И попрошу, читатель, вас Не попадаться докторам. Зарядку делать по утрам. По вечерам ходить в музей. Любить и уважать друзей И помнить: если красный свет, То умным людям хода нет.

Письмо-рацпредложение в Академию наук

Товарищи академики! Вот у нас тут все проблему пьянства решают: чтобы люди пили меньше, чтобы травматизма не было и работали люди лучше, особенно в 651 понедельник. А решают неправильно. Лекции там, беседы, вытрезвители, сообщения на работу… А надо бы к этому делу научно подойти, с широтой и размахом. Я вам сейчас историю одну расскажу про это дело. Только я издалека начну, с намека.

Значит, так. Дорогие ученые! Есть в Индии (Индия — это страна такая) люди такие специальные, йоги называются. Люди необычные: они физкультурой, и зарядкой, и особыми позами себя до того довели, что просто ужас! На такого йога грузовик наезжает, стоит полчаса, а йогу хоть бы что. Все равно что муха на него наступила. Или йога закапывают в землю на пару лет, потом достают, а с ним ничего. Он как новенький. Но вы. наверное, про это сами слышали.

И все эти йоги на разные разряды делятся, как у нас рабочие. Высший — это седьмой, а похуже йог — так второй разряд у него. И всех-всех йогов уважает народ. Здороваются с ними там, колбасу разрешают брать без очереди. Только им, этим йогам, колбаса совсем ни к чему. Он травинку съест — и сыт три дня. У них теория такая: не важно, что есть и сколько, а важно, как пережевывать. Чем дольше пережевываешь, тем полезнее получается.

Так вот один наш там у йогов был и учился. И выучился, тоже йогом стал. Он даже там седьмой разряд получил. Самый высший. А за что? Он позу новую придумал. Это большая редкость. Поза такая, от которой трезветь можно. Ногу за ногу заложил, голову через себя, а руки кренделем и набок — непременно на траву, под березой. И сразу трезвым становишься. Правда, ихние йоги до его приезда не пили вовсе. А потом научились, видно, у него, раз им отрезвительная поза понадобилась.

И вот, уважаемые академики, я про позу эту узнал и решил попробовать. Выпил сто грамм, ногу за ногу и руки кренделем. Раз — и трезвый стал. Даже обидно. Еще раз попробовал — и опять. В голове шум, не соображаю ничего, а чувствую себя совсем трезвым. Так я ради науки всю бутылку перевел, а домой пришел как огурчик, всего один раз упал на лестнице два раза.

И тут меня осенило: если есть поза трезвости, должна быть поза выпиваемости. Такая: сел, посидел — и как будто кружку пива осушил. Еще посидел — и все культурно: домой на бровях пришел, а в вытрезвитель тебя забрать нельзя — от тебя не пахнет ничем. Вот в этом-то, разлюбезная Академия наук, и есть моя главная научная мысль, а проще говоря — ученая идея.

И я решил дело на научную основу поставить, энтузиастов заразить. Есть у нас на заводе один умелец-изобретатель. Ну, такой специалист он из чего хочешь спирт добыть может: из тормозной жидкости, из клея БФ, из гуталина даже! Он возьмет бутылку с клеем, вставит ее в токарный станок, как даст оборотиков, у него и выходит — спирт отдельно, а вся химия по краям. Его уж раз пять от смерти откачивали. Он собой ради науки жертвует. Всегда первый пьет. Ему памятник поставить надо за смелость, пока не помер он окончательно. Он сейчас тем занимается, что из бензина хочет спирт перегонять. Много бензина у нас на производстве идет он бесполезно на промывку деталей тратится.

Так вот я этого энтузиаста заражать стал. Сначала я выпил стакан, потом в трезвую позу сел. Встал и говорю:

— Видишь, я совсем трезвый уже.

— А с чего ты взял?

— А с того, что еще дня не прошло, а мне уже опохмелиться хочется.

Короче, заразил я его, и мы за поиски принялись.

Только мы трудимся вдвоем. Трудно нам: мы в науке ни бум-бум. У нас образование пять классов на двоих. Он два класса окончил, и я — один. И в одном классе мы по два года сидели. Нам бы научный институт придать в помощь. Мы такой подход придумали. Ведь у пьяного нос красный. Вот мы позу примем, допустим, «лотос» (это когда ноги перекрещены), и глядим — краснеет ли нос. А другой из нас в это время для сравнения — рюмочку, или сто грамм по-научному. Самое главное — узнать, что сильнее: поза действует или граммы научные. А это сложно, дорогая наука, так как мы чередуемся. И вот чего я хочу-то сказать. Я хочу пробудить общественность научную, то есть вашу. Профессоров там, академиков, учителей. Уж больно идея заманчивая. Ведь тогда никто деньги ни на водку, ни на вино, ни на портвейн розовый тратить не будет. А на коньяк тем более… Это тогда ж какая экономия во всей стране получится, то есть выйдет? Это ж новая жизнь начнется!