Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт
Шрифт:
Кстати, насчет джакузи. Когда я первый раз приехал в Америку в самом начале перестройки, я этого слова даже не знал. Жена моего племянника в Балтиморе спросила:
— Дядя, вы хотите с дороги джакузи?.. Я налью.
Поскольку я решил, что джакузи — это что-то итальянское, типа мартини или чинзано, то сказал:
— С удовольствием! Только чуть-чуть, я днем пить не привык.
Ночью я слышал из спальни племянника свистящий шепот его жены:
— Слушай, этот твой дядя, он что, немножко
— Почему?
— А почему он хочет пить воду из нашего джакузи? Что ему, плохо из холодильника?
Нет, теперь-то я знаю, что это такое, но тогда, в первый раз, меня многое удивляло. Например, в Лос-Анджелесе — почему многие наши евреи ходят с такими высокими гипсовыми ошейниками, поддерживающими голову. Я спросил у своего приятеля. Он говорит:
— Это им врач велел. После аксидента.
— После кого?
— Ну, после столкновения машин.
— А зачем?
— Так лучше для иншуренса.
— Для кого?
— Для страховки.
— Почему?
— Слушай, что ты пристал: зачем, почему?.. Ты вообщe знаешь, что такое еврейское дорожно-транспортное происшествие?.. Это когда снаружи машина совсем не пострадала, но внутри все получили очень серьезные травмы.
Конечно, эмиграция — состояние особое. И как бы хорошо ни прижились люди на новом месте, все равно нелегко, особенно во второй половине жизни, всё начинать сначала. Совсем еще недавно, когда в России не произошел обвал рубля, многие наши друзья говорили при встрече:
Ребята, зря вы уезжали! У нас теперь и квартиры получше, и рестораны покруче, и заработки поглавней.
Я не хочу ни с кем спорить, каждый сам себе выбирает судьбу. Но вместо ответа хочу рассказать одну историю.
Один «новый русский», разбогатевший в своем городке Урюпинске, приехал в Америку, к своему другу- спрею, покинувшему Россию четверть века назад.
Тот тоже сколотил в Штатах приличное состояние и принял своего друга на шикарной вилле. Выпили, посидели, поболтали — урюпинский друг захотел в туалет. Дергал-дергал дверь, она не открывается.
— Ты сначала свет зажги, — говорит хозяин, — а то не откроется.
Друг зажег свет, справил нужду, хочет выйти — дверь не открывается.
— Тут блокировка! — кричит хозяин. — Пока воду не спустишь — дверь не откроется.
И так это чудо техники поразило гостя, что он купил себе такой же чудо-сортир, упаковал в ящики, заплатил кучу денег за перевес, но вывез в Россию. Через год американец оказался по делам в России и заехал в Урюпинск, повидать своего друга. Спрашивает:
— Где мой друг Вася?
А ему отвечают:
— Нет его. В дурдоме он.
— Как?! С чего это вдруг?
— Да всё из-за этого туалета проклятого!
— Почему?
— Да потому! У нас же
Так что, когда друзья из России снова будут рассказывать, как там хорошо, пожалуйста, вспомните эту историю.
И еще одно. Сегодня, когда эмиграция стала таким обычным делом, хочется вспомнить тех первых евреев, которые в 70-х годах пробивали собственными головами дырку в железном занавесе. Сколько печального, сколько трагического и в то же время смешного происходило в то уже далекое время.
Когда в 73-м году мой дядя Эмиль уезжал с семьей в Израиль, отец сказал ему на прощанье:
— Миля! Ты всю жизнь был вруном и фасонщиком. Но теперь поговорим серьезно. Когда приедешь на место, напиши честно, как там. И не забудь: все письма оттуда эти газлоним из КГБ читают внимательно. Поэтому про отъезды ни слова! Пиши только про погоду и про здоровье. Но где-нибудь между прочим вставь фразу, что у тебя болят мозоли. Это будет твой сигнал — и мы все поймем, что надо ехать.
Через пару месяцев нам пришло письмо из Израиля примерно такого содержания:
«Дорогой Иосиф! Вот мы и в Иерусалиме. И рад тебе сообщить, что у всех у нас сильно болят мозоли. Встретили нас, как родных. Обнимали так, что у меня заболели мозоли. Погода здесь великолепная, много гуляем, так что у всех сильно болят мозоли. Словом, Иосиф, не сомневайся, приезжай скорей — и у тебя заболят мозоли еще сильнее, чем у нас!»
В этом коротеньком письме про мозоли было сказано раз пятнадцать и, я думаю, даже самый бездарный кэгэбэшник понял, что это сигнал. А отец отложил письмо в сторону и сказал:
Я не понял: это хохма или это всерьез? Если у Мили и правда так болят мозоли, что я поеду? Я что, ортопед?
И мы не поехали, как не поехали тогда сотни других. Одних не пустила советская власть, других — страх перед неизвестностью, третьих — боязнь потерять то, что нажил за долгие годы. А сегодня едут и ничего не боятся, разбредаются люди по свету в надежде отыскать свой маленький кусочек счастья.
Хотя кто точно может сказать, что такое счастье и что такое несчастье. Пожалуй, точнее всех это знал мой дедушка. Он говорил:
Что такое счастье? Счастье — это жить в Советской стране! А что такое несчастье? Несчастье — это иметь такое счастье!
А пока снова взлетают в небо самолеты и отходят от платформы поезда. Уезжают из страны мои зрители. покидают ее мои слушатели. Делится на две части моя публика. Дай бог удачи и тем, кто уезжает, и тем, кто остается. Дай бог счастья всем, кто даже в Бога не верит.
А писатель может быть счастлив только со своей публикой, где бы она ни жила. Я рад. что мы снова вместе. Здравствуйте, дорогие мои друзья!