Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Днем садик перед Большим театром оказывается на перекрестке между двумя известнейшими центрами торговли: ГУМом и так называемым Большим Мосторгом, или ЦУМом.
Почему Рика Моисеевна выбрала это место? Бродкин без труда сообразил, давно, еще при первом свидании, что какие-то знакомые Мейлинсон, скорее друзья, жили поблизости, на Петровке или на Пушкинской, – словом, очень недалеко. Чтобы женщина смогла оказаться на месте уже через десять минут, ей нужно пройти шагов триста. Ведь у самой деловой из десяти минут семь уйдут на зеркало, пудру и губную помаду. Женщина – это вам не солдат!
Столь близкими к Большому
При той встрече, первой, Рика Моисеевна подошла к Бродкину со словами:
– А я вас помню по Котлову.
Сегодня Бродкин сам узнал Мейлинсон, хотя когда котловский богач вступил на посыпанную чем-то красным дорожку, женщина прогуливалась к нему спиной. Он пошел за ней, дожидаясь поворота.
– Здравствуйте, Володя.
– Привет, привет, Рикочка.
– Вы видали Мишу? Как он?
Материнское внимание… Нужен ему этот сопляк!
Рика Моисеевна Мейлинсон по-своему нравилась Бродкину. Нравилось именно это беспокойно-сорочье выражение лица, нравились порывисто-резкие жесты, нравилась готовность стремительно действовать, сказывавшаяся в быстрой игре глаз, губ, бровей. Деловая баба, не то что законная жена, толстая дура Марья Яковлевна, урожденная Брелихман.
– Слушайте, собирается ваш Миша сделать вас бабушкой, или не собирается, мне-то что! – ответил Бродкин Рике. – Вы что, думаете, я приехал рассказывать вам его шуры-муры?
Хорошо поняв и шутку и намек, Рика ответила улыбаясь:
– Нет, не думаю.
Бродкин взял ее под руку, и они медленно пошли в сторону метро «Площадь Революции».
– Как там? – спросил Бродкин, упирая на слово «там».
– Нормально.
«С ней хорошо, всегда в двух словах», – подумал Бродкин и произнес вслух:
– У меня есть.
– Сколько?
– Четыре.
Они переходили Охотный ряд. Это требовало внимания. «В Москве становится невозможно много машин», – думал Бродкин. Разговор продолжился уже на другой стороне, когда они шли мимо Стереокино.
– По сорок, – сказал Бродкин.
Рика Моисеевна смолчала.
«Эге!.. – подумал Бродкин. – Неужели будет торговаться?»
Но Рика проронила:
– Согласна.
– Сегодня я не могу, – сказал Бродкин. – Буду у своего профессора.
Не поинтересовавшись здоровьем собеседника, Рика заметила:
– Сегодня и я не смогу.
Бродкин ожидал этого. Сегодня она истратит время на другое: теперь она знает, сколько нужно денег, и должна ими запастись где-то. Деловая штучка! Бродкин спросил:
– Когда же?
– Завтра утром.
– Хорошо.
– Приезжайте ко мне. Вы у меня еще не были, запомните адрес.
– Не надо. Я узнал от Миши.
Сорочье лицо не повернулось, а дернулось к Бродкину: сейчас тюкнет в самый глаз! Но Рика не клюнула, а спросила:
– Зачем вы его расспрашивали?
– Ш-ш-ш!.. – оборонился Бродкин. – Не ссорьтесь! Пришлось к слову. Он сам рассказывал о вашей покупке.
С этим они и расстались самым простейшим способом: кивок – и каждый пошел в свою сторону. Бродкин – в известную ему диэтическую столовую, где можно получить мясо, варенное на пару, любую кашку, бобы, диэтический хлеб, сухарики, овощи; Рика Моисеевна –
Бродкин размышлял: «Хитрейшая юбка! Дельна, что сам чорт! И все-таки баба. Видали, как вскинулась около своего щенка? Кошка!»
ГЛАВА ВТОРАЯ
Сегодня Анна Борисовна Кацман принимала в поликлинике с девяти часов утра и ушла из дому, когда Бродкин еще нежился в довольно удобной, хотя и не стильной кровати племянника.
Владимир Борисович позавтракал яйцами от собственных кур. Вчера сестра, как кажется, совершенно не оценила родственного подарка. «Школа Кацмана», – думал Бродкин. И Анна и кацманята были довольно равнодушны к еде. Это непростительно для людей, не вынужденных сидеть на диэте и не слишком-то стесненных в деньгах. По расчету Бродкина, заработка врача-стоматолога вместе с хорошими, думал он, стипендиями, которые получают дети Героя, должно бы хватать людям с такими потребностями. А уж путевки-то на курорты паршивые кацманята наверняка получают если не совсем даром, то с такой скидкой, что можно сказать – даром. При мысли о даровых путевках Бродкин ощутил совершенно определенную зависть: таковы были, есть и будут характеры богачей, если это не пустые кутилы, унаследовавшие деньги от родителей, а дельцы, сами созидающие свое состояние.
В этот приезд Бродкин все время ловил себя на мыслях о детях геройски погибшего Исаака Осиповича. Молодые люди отсутствовали. И, несмотря на отсутствие, они будто бы лезли из всех углов, они были еще неприятнее вдали, чем вблизи. Какое-то наваждение! А все же хорошо, что Бродкин один в квартире: можно действовать без маскировок.
В чуланчике-ванной Бродкин опустился на колени, точно хотел помолиться какому-то банному богу. Извернувшись, касаясь пола щекой, Бродкин победил сопротивление толстого живота и вытащил из-под ванны пакет, завязанный в кусок желтоватой подкладной клеенки.
Здесь было одно удивительно укромное местечко. Туда добирались, может быть, лишь в дни генеральных уборок, да и то вряд ли. Когда Бродкин приезжал в Москву с золотом, то здесь, под ванной, в семи метрах от портрета Исаака Осиповича, находился московский сейф Владимира Борисовича.
Здесь он хранил как бы символ общности душ – своей, Флямгольца, гестаповцев, хозяев Флямгольца и некоторых других, более современных последователей расизма, фашизма и гитлеризма, – невзирая на различные цвета волос, цвета глаз, цвета кожи и прочие расовые признаки.
Подобные мысли, но в иных формулировках, пробежали в сознании Бродкина, пока он, отдуваясь после усилий по извлечению сокровища, стоял на коленях у ванны, опираясь на ее край локтем.
– У-ах! Это что за чертовщина!
Бродкин уставился на пол. Где-то там, под ванной, торчал невидимый гвоздь, будь он четырежды проклят! Край свертка разорвался, и оттуда вытекал золотой песок.
Ругая последними словами ванну, сестру и справедливо не забывая самого себя, миллионер, лежа на брюхе, столовым ножом ликвидировал потерю. Крайнее неудобство места делало его старания форменной пыткой. Все, что можно было рассмотреть с помощью окаянных спичек, которые жгли пальцы, Бродкин высосал из-под ванны.