Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Да-а… – оказал Александр Окунев. – Верно, что нехорош ты, Ганька. Больно нехорош!..
Он взял брата за плечи. Пальцы почувствовали мелкую дрожь, которая трепала тело Гавриила. С необычным для него отвращением Александр стащил брата на пол, взял с кровати подушку и подсунул ему под голову.
Александр Окунев очень устал. Он закрыл дверь на ключ и на крючок, закрыл и окно, хотя было жарко. Второй подушки не нашлось. Александр посмотрел на брата, но что-то остановило его:
– Чорт с тобой! Лежи.
Александр разделся, устроил из костюма и ботинок изголовье, задул свечу
Сразу в двух местах поскрипывали и тикали шашели: в стульях, в полу или в потолке – не поймешь. Шашель – червь-древоточец. Проникнув в мебель, в доску, в бревно, он ест древесину, проделывая ходы, толщиной почти в мизинец, набитые мелкой трухой. В чистом воздухе толстый червяк не нуждается и всегда оставляет между собой и дневным светом хотя бы миллиметр защитного слоя дерева. Шашеля уничтожают ядами, скипидаром, керосином. Шашель живуч, его трудно достать. Если шашеля не уничтожат, он съест весь дом.
Часть четвертая. ПУТИ-ДОРОЖЕНЬКИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
На Комсомольской площади Владимир Борисович Бродкин уселся в такси так, как это делают привычные москвичи, которые не спрашивают водителя, свободен ли он, не пытаются по-провинциальному сначала узнать, сколько будет стоить проезд, чтобы взвесить свои скромные ресурсы на фоне столичных удобств. Бродкин запросто открыл дверцу, втиснулся неловким пухло-жирным телом на сиденье рядом с водителем и распорядился:
– К Цэдэса.
Бродкину спешить было некуда. Он отлично мог бы добраться до места сначала на четвертом троллейбусе, потом из центра на тринадцатом. Мог бы он, обойдя вокзал, по кольцевой линии метро доехать до Новослободской и там сесть на восемнадцатый автобус. Пусть эти маршруты потребовали бы лишних десять-пятнадцать минут, зато в кармане останется рублей двенадцать. Бродкин не был охотником бросать деньги на ветер. Но сейчас ему хотелось лишь одного: поскорее принять лекарство и лечь, во что бы то ни стало лечь!.. Печень разыгралась не на шутку. Приступ. Болезни вызывают досадные дополнительные расходы.
У Бродкина с собой были небольшой пузатый чемоданчик и круглая плетеная корзиночка из лозняка, зашитая сверху холстинкой. С такими корзиночками ходят по грибы, по ягоды. С трудом повернувшись, Бродкин поставил корзиночку на свободное заднее сиденье, а чемоданчик, хотя его это и стесняло, оставил у себя на коленях.
Вверх и направо мимо высотного здания, черти бы его побрали вместе с проклятой печенью, – скорее бы! Толчея машин. Зеленые ящики грузовиков, лягушачьи задки «Побед», горбатые спинки «Москвичей» с колесом на горбу, черные «ЗИМы» и «ЗИСы». Над их толпой высокие спины троллейбусов со щупальцами-ножками. Зисовский автобус пялил на Бродкина пустые глазницы в очках, а у Бродкина перед глазами все шло кругом. Чортов шофер не так поехал, ведь у Орликова всегда затор!
И на Колхозной затор. Опять, опять жди… Наконец-то вниз, к Самотечной!
– Дальше… Я скажу где, – проскрипел Бродюин сквозь стиснутые зубы. Стрелка на циферблате автомобильных часов показывала, что прошло всего четырнадцать минут. Хорошо, что он взял такси! Цэдэса уже позади.
– Остановитесь здесь. Нет, на том углу. У тротуара.
Мелкие бумажки были приготовлены: ведь у водителя может не найтись сдачи. Бродкин расплатился и вылез. Неудобные дверцы у этих машин…
– Вы забыли! – крикнул водитель.
Эта чортова корзинка, она доведет до ярости! Ворча и охая, Бродкин перешел очень узкую улицу. Арка в фасаде, за ней знакомый запущенный двор. Нужный Бродкину дом, трехэтажный, старый, кирпичный, стоял в глубине. Ну, еще несколько усилий! Бродкин прошел вдоль забора. Теперь на третий этаж. Экая паршивая лестница, с крутыми ступенями, чтоб ей провалиться! Наконец-то и дверь, обитая холстом. Бродкин постучал ногой, так как обе руки были заняты.
Каждый раз, когда перед ним отворялась эта дверь, Бродкина посещала одна и та же мысль; и сейчас, несмотря на острые приступы боли, он подумал: «И это они называют «отдельная квартира»! Тоже мне люди!..»
Конечно, не каждому дано иметь собственный особнячок с двором, садом, огородом, погребом и прочими надворными постройками, находящийся хотя и не в Москве, но все же в городе крупном и культурном, ставшем университетским еще задолго до революции.
Отдельная московская квартира старшей сестры Владимира Борисовича Бродкина вытянулась в одну линию без помощи коридора. От входа крохотная кухонька с загородкой-чуланчиком для ванны, три шага – и первая комната, еще четыре – вторая, и все тут. Когда бывали открыты дверь из кухни в первую комнату, а из первой – во вторую, то квартира просматривалась с порога вся.
– У нас анфилада, как в старых царских дворцах, – шутил племянник Бродкина.
Странная планировка квартирки вовсе не была результатом подражания дворцам. Какие там дворцы! Просто-напросто в некую дальнюю эпоху, до появления сестры Бродкина на этой улице, кто-то сумел сделать из одной квартиры две, выкроив с помощью так называемого «черного» хода эту самую анфиладу.
Кажется, приступ болей кончался сам собой. Как это бывало обычно, Бродкин почувствовал облегчение сразу. Поздоровавшись с сестрой, которая была старше его лет на восемь, Бродкин дал ей корзиночку:
– Тебе от Маши.
В корзиночке прибыли знаменитые яйца от бродкинских кур, тщательно переложенные сеном.
– Как Лева? – осведомился Бродкин о племяннике.
– На курорте.
– А Фаня?
– Фаня тоже.
– Это хорошо, – согласился заботливый дядя.
Но хорошо в его смысле. Бродкин не выносил своего остроумного племянника, не лучше относился и к племяннице. Всегда критически настроенные к каждому оттенку речи Бродкина, молодые люди не умели скрывать свое недоброжелательство. Они держались в рамках вежливости в обращении со старшим родственником, но Бродкин был способен отлично различать все тонкости отношений. Его вовсе не приходилось тыкать носом.