Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
И сейчас, глядя на лучик света, который пробивался из комнаты дежурной и спокойно лежал на потолке, Богачев раздумывал над тем, правильно ли он поступил, вступив в спор с этим очкариком.
«Нужно ли спорить со слепцами о цвете моря? — думал он. — О цвете моря можно не спорить. Но он ведь говорит о фактах истории. Он нашими клятвами клянется. А смысл жизни для него в том: есть на стене портрет Сталина или нет? Он говорит, что он трудится на ниве просвещения. Если не врет — тогда ужасно! Такие пришли тогда, когда Сталин стал живым богом. Нет, — продолжал думать Павел, — я правильно делал, что спорил с ним. Ведь если он и сейчас, после
Он уснул счастливым. Перед тем самым мгновеньем, когда его свалил сон, он увидел Женю, а потом она исчезла, и что-то огромное, светлое пришло вместо нее. Сначала Павел испугался, а потом подумал: «Это ничего, это чистота пришла, это очень хорошо».
Разбудили пассажиров в три часа ночи.
Богачев вышел из комнаты первый. В коридоре, около кассы, стоял морячок Черноморского флота, невесть как очутившийся в Арктике. Он стоял, облокотившись о стенку, и вздыхал. Пока Богачев мылся в умывальнике, отгороженном временной стенкой, он все время слышал, как морячок жалобно говорил, постукивая указательным пальцем в закрытое окошко кассы:
— Девушка, мне ж на свадьбу…
Из закрытого окошка доносился глухой голос:
— Машина перегружена.
— Так на свадьбу же, — жалобно говорил морячок. — У меня всего неделя осталась, а она в Крестах живет.
— Самолет перегружен.
— Девушка…
— Товарищ, я вам уже все сказала!
Богачев вышел из умывальника, перебросил мохнатое полотенце через плечо и спросил морячка:
— Что у тебя невеста в Крестах делает?
— Метеоролог.
— А зовут как?
— Нюся.
— Толстая она? Черненькая, да?
Морячок обрадованно закивал головой.
— И давно тут сидишь?
— Второй день. А всего неделя осталась. С дорогой. Я ей по почте листок для загса переслал, теперь только подпись поставить и штамп. А вот…
— Ладно. Подожди меня здесь.
— Куда ж я денусь…
Богачев пошел к экипажу самолета, который сейчас вылетал на Диксон и дальше в Кресты. Летчики уже поднялись. Вылет был назначен через полчаса, и все готовились уходить к самолету.
— Командира нет? — спросил Богачев, остановившись у двери.
— Я командир.
— У меня просьба.
— Пожалуйста.
— Морячка с собой захватите, а? Жениться надо парню. В Крестах у него невеста. Нюся, толстая такая, может, знаете?
— Не знаю.
— Так возьмете?
— Не могу, товарищ. У меня и так перегрузка. И вас еще ко мне посадили. Рейсовый пассажирский через восемь часов будет — уступите ему место…
— Спасибо за предложение. Но, может, возьмем парня все-таки?
— Вместо вас, я же сказал. И хватит препираться, мы не в церкви.
— Зря вы сердитесь.
— А вы не лезьте не в свое дело. Договорились?
— Договорились. Только не может быть у вас такая перегрузка, что меня вы берете, а моряка нет. Он тоненький, парень-то…
Командир досадливо махнул рукой и пошел из комнаты. Следом за ним почти все остальные. Богачев остался один.
— «Договорились»! — передразнил он командира и пошел к моряку.
— Ну? — спросил тот.
— Баранки гну. Иди за мной, только на глаза пилотам не показывайся.
— А потом что?
— Потом полетишь. К самолету подходи, когда я сигнал дам, понял?
— Понял.
Богачев быстро оделся и побежал следом за экипажем. Он догнал командира уже около самолета и сказал:
— Вы не сердитесь на меня.
— А я и не сержусь. На всех сердиться — сердца не хватит.
Самолет был уже открыт, моторы прогреты бортмехаником, пришедшим сюда в два часа ночи, диспетчер дал «добро» на вылет.
«Неужели я опоздал? — подумал Богачев. — Нет, не может этого быть. Не должно этого быть. И — не будет! В конце концов я их разыщу». Он гнал от себя эту страшную мысль и старался не думать о том, что происходило в его отсутствие на Диксоне. Он всегда считал, что надо быть уверенным в хорошем, тогда все и всегда будет хорошо. Правда, он помнил смешное изречение Твена: «Нет в мире более жалкого зрелища, чем молодой пессимист, если не считать, конечно, старого оптимиста».
«Я молодой оптимист, — думал всегда Богачев, — и пока все мои оптимистические мечты сбывались. Все до одной. Надо только верить и хотеть, все остальное приложится».
Когда экипаж сел в самолет, Богачев сказал второму пилоту:
— Вы идите в кабину, я трап сам приму.
Второй пилот ушел в кабину. Богачев высунулся по пояс из люка и замахал руками. К нему вприпрыжку бросился морячок. Он в долю секунды вскочил по трапу в самолет, Богачев толкнул его в туалет, и морячок моментально там заперся. Богачев убрал трап, положил его около люка и, осторожно ступая между мешками, баками и большими ящиками, в которых на Диксон везли оборудование для научных изысканий, пошел в кабину. Он шел и улыбался.
— Уберите отопление фюзеляжа, — сказал командир механику, — там какой-то скоропортящийся груз.
— Есть.
— Морозить его надо, а то испортится, — пояснил командир механику, — так что мы вроде рефрижератора.
«Морячок мой загнется, — подумал Богачев, — холодно ему будет в клозете».
Богачев усмехнулся.
— Что вы? — спросил радист.
— Да нет, просто так…
«Испытание холодом, — думал Богачев, — между прочим, в любви это прекрасное испытание. Надо всех влюбленных перед загсом запирать в клозет самолета, который идет над Арктикой и не отапливается, потому что везет скоропортящийся груз».
Через час полета штурман вышел из кабины. Он вернулся спустя несколько минут и сказал:
— Что за чертовщина, клозет не отпирается!
— Прихватило замок, — предположил Павел, скрывая улыбку. — Холодно…
— Не может быть!
Штурман взял топорик и снова отправился в клозет. Он вернулся через минуту и сказал командиру на ухо:
— Заперто изнутри.
Командир сказал:
— Вечно вы с шуточками.
— Да уж какие там шуточки…
Богачев стоял у двери и, поджав губы, сосредоточенно думал, что делать. Положение было безвыходное. Штурман явно не собирался сдаваться.