Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14
Шрифт:
— Это же очень здорово.
Марина засмеялась и опять внимательно поглядела на Белова.
— Я хотела изучать русскую литературу двадцатого века, даже автореферат писала о «Хождении по мукам» Алексея Толстого. В Ленинграде жили почти все писатели, именами которых мы гордимся. Моя мама работала в литературном архиве, а папа на радио...
— Они живы?
— Нет. Отец погиб в сорок первом под Лугой. Мама умерла за три дня до прорыва блокады. У нее было много друзей... Почти все ленинградские писатели. Они очень любили маму. Она дружила с Анной Андреевной Ахматовой.
Сергей задумался на минуту.
— Годовщину последнюю празднуй Ты пойми, что сегодня точь-в-точь Нашей первой зимы той алмазной Повторяется снежная ночь Пар валит из-под царских конюшен, Погружается Мойка во тьму. Свет луны, как нарочно, притушен. И куда мы идем — не пойму...Он читал стихи вполголоса. И вдруг сам увидел заснеженный Ленинград, и Мойку, и конюшни эти царские...
— Как здорово, Сережа! Вы любите поэзию?
— Очень.
— Странно. Война, санитарный поезд, старший лейтенант милиции и стихи Анны Андреевны... Странно... Сон какой-то. Помните, у Алексея Толстого? Москва. Осень. Желтые листья. Катя и Даша сидят на бульваре...
— Идет Бессонов, — перебил ее Сережа, — он в форме санитара, и Даша вспоминает его стихи:
О моя любовь незавершенная, В сердце холодеющая нежность...Эти?
— Да, вы и их знаете?
— Я вообще люблю Ахматову.
— Вот и ошиблись. Это не Ахматова, — печально улыбнулась Марина. — Давным-давно, еще в той жизни, я писала свой реферат и об этих стихах сказала, что поэт неизвестен. У нас спецкурс по Пушкину читал профессор Шамбинаго. Он-то и принес мне это стихотворение полностью. Его написала Наталья Васильевна Крандиевская-Толстая, жена Алексея Николаевича. Она вообще все стихи писала для его вещей. Помните, в «Декабристах» цыганка Стеша поет «Дороги все разъезжены, все выпито вино...» или «Когда поток с вершины гор, шумя, свергается в долины...»?
— Это все она? — удивился Сергей.
— Да, все она. Наталья Васильевна очень ранимый, талантливый человек, всю свою жизнь посвятившая мужу. О своем же творчестве она забыла. А жаль. Вот послушайте:
Сыплет звезды август холодеющий, Небеса студены, ночи сини, Лунный пламень тлеющий, негреющий Проплывает облаком в пустыне. О моя любовь незавершенная, В сердце холодеющая нежность! Для кого душа моя зажженная Падает звездою в безнадежность?Марина читала стихи, а он сидел, весь во власти сказочной силы поэзии. И ему было грустно,
— Вот такие стихи. — Марина замолчала.
Они долго сидели молча, глядя в окно, за которым темнота постепенно стирала со снега дневной свет. Поезд мчался сквозь нее, и мимо окна пролетали, как звезды, алые искры.
— Нагнала я на вас тоску. — Марина попробовала улыбнуться, но улыбка, так и не родившись, пропала. — Я свет зажгу.
Они опять пили чай. Опять читали стихи. Рассказывали друг другу о себе. Теперь Сергей видел другой Ленинград: промерзшие дома, улицы, засыпанные снегом, ломтики хлеба пополам с отрубями. И большую квартиру на Невском он увидел, и человека со странной фамилией Егулин, выменивающего ценности на продукты. Что он мог рассказать? Почти ничего. Потому что о том, чем занимался Сергей, могут знать только люди, посвященные в их дела. Хвастаться той единственной в жизни неделей войны, за которую получил медаль «За отвагу», глупо. Марина человек военный, сама увидит. Но ему очень хотелось, чтобы она узнала обо всем этом сама. Узнала и увидела его совсем другими глазами.
Марина посмотрела на часы.
— Мне пора на дежурство, Сережа.
— Уже? — В голосе его послышалось столько сожаления, что она, улыбнувшись, предложила:
— Вы можете мне помочь. Я вас использую как грубую мужскую силу.
Сергей вскочил, он был готов идти куда угодно и делать что угодно, лишь бы побыть с ней хотя бы еще час.
Они миновали вагон-аптеку, перевязочную.
— Пришли. — Марина вынула из шкафа халат. — Накиньте его, Сережа, он, конечно, маловат вам, но это временно. Я принесу минут через десять другой. Пойдемте. — Она открыла дверь, и Белов сразу же почувствовал острый запах лекарств, к которому примешивались еще какие-то неприятные, резкие запахи. По обеим сторонам вагона тянулись в два ряда койки, на них лежали раненые.
— Здравствуйте, мальчики, — сказала Марина.
— Здравствуй, дочка.
— Мариночка...
— Привет.
— Здравия желаем, товарищ младший лейтенант.
— Ах, Марина, ах, Марина, ах, Марина, — пропел чей-то веселый голос.
Они медленно шли вдоль ряда коек, и Марина успевала поправить подушку, вынуть градусник, пожать чью-то руку, кому-то улыбнуться, ответить на шутку.
— Мариночка, товарищ младший лейтенант медицинской службы, — раздался вдруг протяжный, интонационно знакомый Сергею голос, — кого ты к нам привела?
С верхней полки свешивалась рука, вся синяя от татуировок. Чего только не было на ней! Якоря, кресты, могилы. Но Сергею сразу бросилась в глаза знакомая сентенция: «Кто не был — побудет, кто был — не забудет». Он поднял голову и увидел челку, косо лежащую над нагловатыми глазами, ухмылочку и блеск стальных фикс.
— Так кто же будет этот клиент? Новый медбрат?
— Лежите тихо, Свиридов, вы слишком любопытны.
— Студент, — раздался вдруг взволнованный голос, — студент... Сережа...