Антология современной израильской драматургии

Коллектив авторов

Майя Арад Ясур имеет репутацию новатора в израильской драматургии и вместе с тем постоянно работает с острыми социальными проблемами. Ее пьеса «Амстердам», написанная в 2018 году, строится как спор перебивающих друг друга голосов, которые не то припоминают, что происходило с героиней – беременной скрипачкой, израильтянкой, живущей в Амстердаме, – не то на ходу сочиняют ее историю. А может быть, это голоса, звучащие внутри нее – женщины на грани нервного срыва, постоянно ощущающей панику, разрываемой комплексами мигранта и не проходящего еврейского страха перед антисемитизмом. Майя Арад Ясур несколько лет училась и работала в Голландии, в ее пьесе чувствуется знание страны и

ее реалий, но куда важнее именно это чувство еврейки, которая везде чужая, которой в спину дышит ужас Холокоста, воспоминаниями о котором полна даже съемная квартира, а в лицо – BDS (антиизраильское движение «бойкот, изоляция и санкции»), требующее признания вины всякого, кто родился в Израиле, за его сегодняшнюю антиарабскую политику. Весь этот сложный комплекс чувств очень понятен израильтянину, особенно левому интеллигенту, кем обычно являются люди искусства, – человеку, в своей стране оказывающемуся в оппозиции к действиям власти, а за пределами страны вынужденного отвечать за эти действия перед негодующими европейскими леваками. В России эта двойственность выглядит особенно узнаваемо, но и на европейские театры горячечная скороговорка пьесы Майи Арад Ясур произвела впечатление: она переведена на десяток языков и перед карантином ее приняли к постановке на многих европейских сценах.

Рои Хен, писатель, переводчик с нескольких языков (включая русский) и глава драматургической части в театре «Гешер», дал для этого сборника пьесу 2019 года «Так же как я», рассказывающую о подростковом отделении психиатрической клиники, куда приходит новая преподавательница театрального кружка. Эта пьеса, на мой взгляд, звучит для отечественной сцены актуально, хотя наши психоневрологические диспансеры, больше похожие на тюрьмы, очень далеки от израильских. Но подростки из пьесы Хена, страдающие самыми разными расстройствами, более всего травмированы отсутствием любви и понимания родителей, не желающих принять «не таких» детей, стыдящихся их перед родней и желающих их «исправить» или спрятать подальше. Это, видимо, общая проблема, и, как рассказывает Рои, после того как пьесу стали играть в «Гешере», какие-то из его идей о работе с подростками, придуманных для пьесы, вошли в практику молодежных отделений израильских психиатрических больниц. После представления публика остается, чтобы откровенно поговорить на волнующие ее темы, это становится частью события и уже очень похоже на то, как проходят спектакли на острые темы в российском новом театре.

Сегодняшняя российская драматургия развивается иначе: она движется в первую очередь людьми совсем молодыми, у нас много драматургических конкурсов и объединений, каждый год открываются новые имена, но все это в первую очередь обращено к новому, экспериментальному театру с юной публикой. Израильская современная драматургия работает прежде всего с традиционными театрами с большими залами и солидными зрителями. У нас такой театр тоже есть, и он всегда заинтересован в современной драматургии, не радикальной, но говорящей о сегодняшнем дне. В этом сборнике, впервые представляющем такой разнообразный набор современных израильских пьес, есть из чего выбирать.

Ханох Левин

Крум

Пьеса с двумя похоронами и двумя свадьбами

По вопросам постановки обращаться:

Марк Сорский

ул. Арье Кремер 2, кв. 8, 72279 Рамле, Израиль

тел. [phone] (Звонок в Израиле)

[e-mail]

Skype – marksorsky

Действующие лица

Крум

Мать,

мать Крума

Шкита

Туг'aти

Дольче

Фелиция, жена Дольче

Тахтих

Тер'yда

Д'yпа

Цвици

Бертольдо

Д-р Швойген

Санитар, парикмахер, медсестра, жених, невеста, фотограф, могильщик

ПЕРВЫЙ АКТ

Первая картина

Аэропорт. Вечер. Мать, Шкита.

Мать: Сообщили, что самолет уже приземлился… Скоро я увижу сына… Вот он идет!

Входит Крум с чемоданом в руках. Обнимает мать.

Крум: Мама, за границей мне ничего не удалось. Ни денег не заработал, ни счастья не нашел. Не развлекся, не продвинулся, не женился, не обручился и ни с кем не познакомился. Ничего не купил, ничего не привез. В чемодане только мои старые вещи, мыло, бритва, зубная щетка. Точка!.. Я все рассказал, а теперь оставь меня, пожалуйста, в покое!

Мать (взглянув на чемодан): Понимаю. Ты приготовил мне сюрприз.

Крум: Нет.

Мать: Ну-ну!.. Сюрприз для мамы.

Крум: Нет! Нет!

Мать: Чего ты развопился?! Кому-то от тебя чего-то нужно?! Ты что, вернулся домой, чтобы гавкаться?! (Плачет.)

Крум: Ну, началось… Твое счастье, что я не хочу орать в аэропорту. Привет, Шкита. (Указывает на плачущую мать.) От радости. А почему Тугати не пришел?

Шкита: Ему нездоровится. Он тебя ждет у себя дома.

Крум: Пошли.

Выходят.

Вторая картина

Балкон квартиры Тугати. Рядом – балкон Дольче и Фелиции. Вечер. Тугати сидит на балконе.

Тугати: Господин Дольче! Господин Дольче! (Дольче выходит на балкон.) Извините за беспокойство, тут в газете написано, что плач освобождает диафрагму и поэтому каждый здоровый человек должен время от времени плакать.

Дольче: Вы что же хотите, чтобы я поплакал вместе с вами? Мы с женой как раз сейчас уходим на свадьбу.

Тугати: Я хотел вас попросить, чтобы вы поставили какую-нибудь грустную пластинку. От грустной музыки у меня немедленно слезы наворачиваются на глаза.

Дольче: Вам придется плакать очень быстро. Мы вот-вот выходим.

Тугати: Может, оставите мне ваш проигрыватель ненадолго? Я не сломаю.

Входит Фелиция.

Фелиция: Вы же знаете, что мы не выносим из дома проигрыватель ни по какой причине, кроме переезда.

Дольче: Но из нашей квартиры можете слушать. Окна как раз открыты.

Фелиция: Ой, поставь ему уже чего-нибудь. Время идет!

Тугати: Если можно, то, пожалуйста, вокал. Когда голосит певец, мне легче разрыдаться.

Фелиция: Поставь ему итальянца.

Дольче выходит.

Тугати: Спасибо. Я чувствую, что если мне удастся освободить диафрагму…