Антология современной польской драматургии

Старосельская Ксения Яковлевна

ЭДМУНД. Эти люди много работают.

БОГУСЬ. Но штаны и жратву могли и в субботу купить. Что это за религия, в которой нет принципов, которая ничего не требует?

ЭДМУНД молчит.

БОГУСЬ. Знаешь что? Знаешь, почему ты всегда был плохим ксендзом?

ЭДМУНД. Ну!

БОГУСЬ. Да потому, что твой Бог сдох, причем очень давно! (Направляется к выходу.)

ЭДМУНД.

Это все? Да?

БОГУСЬ кивает.

ЭДМУНД. И ты не поможешь мне ремонтировать костел?

ЭДМУНД. Бог есть, дурень, я знаю, по собственному опыту знаю.

БОГУСЬ. Слышал я эту историю — бред сивой кобылы.

ЭДМУНД. Я видел, как Он приходит…

БОГУСЬ. Да ты вечно, как перепьешь церковного винца, это рассказываешь.

ЭДМУНД. Шел третий месяц голода, конец…

БОГУСЬ(разворачивается и подходит к нему).…и ты уже знал, что это конец, правда? Но Он пришел, да? Сильный и светлый — и подошел совсем близко, вот как мы сейчас с тобой. Он есть, Богусь, он есть… Так это было?

ЭДМУНД. Поверь, это было так.

БОГУСЬ. И именно поэтому тебя перевели в наш микрорайон?

ЭДМУНД молчит.

БОГУСЬ. Ну, рассказывай дальше. Не зря тебя здесь называют «Секретный агент».

ЭДМУНД. Он есть, Богусь. Он — реальный, настоящий, как мы с тобой. Он существует.

БОГУСЬ(делает пару шагов к Эдмунду, будто собираясь его ударить.) Только в твоем больном воображении, гребаный ты поп! (Разворачивается и уходит, громко хлопнув дверью.)

Слышны шаги по мокрому гравию и звон разбитого автомобильного окна. БОГУСЬ бейсбольной битой разбивает машину ксендза. Срабатывает сигнализация.

ГОЛОС БОГУСЯ. Гребаный поп!

Слышно, как БОГУСЬ убегает.

Сцена третья — ДЕНЬ. АВТОСТОЯНКА

БОГУСЬ держит в руке выломанное боковое зеркало машины. Осматривается. К нему на инвалидном кресле, крутя руками колеса, подъезжает ЭМИЛЬ. БОГУСЬ бросает зеркало.

ЭМИЛЬ. Эй, ты! То, что ты сделал, является преступлением!

БОГУСЬ поворачивается и смотрит на Эмиля невидящим взглядом.

ЭМИЛЬ. Заданное правонарушение положено наказание в виде лишения свободы на срок от шести месяцев до двух лет, условно — на три года. Статья двести шестьдесят восемь, параграф один. Вот.

БОГУСЬ. Чё, серьезно? Ты здесь работаешь?

ЭМИЛЬ. Я — охранник, а что?

БОГУСЬ. На хера тебе тогда Уголовный кодекс?

ЭМИЛЬ. Я собираюсь стать юристом.

БОГУСЬ(подходит к Эмилю, наклоняется над ним). А мне насрать на закон. Меня все задрало. (Отбрасывает зеркало в сторону.)

Слышно, как в одной из машин разбивается стекло.

ЭМИЛЬ. Портя чужое имущество, ты придаешь своим действиям преступный характер. У меня нет выхода. Я вынужден передать тебя в руки правосудия.

БОГУСЬ. Да ты сам — преступление. Ты на себя посмотри. Кто тебе вообще работу дал? Стуканутый юрист в инвалидной коляске!

ЭМИЛЬ не отвечает.

БОГУСЬ. Если б все твои друзья, блин, скурвились, ты бы то же самое чувствовал.

ЭМИЛЬ молчит.

БОГУСЬ. У тебя друзья есть?

ЭМИЛЬ не отвечает.

БОГУСЬ. Есть или, может, были, хоть какие-нибудь?

ЭМИЛЬ. У меня есть сестра.

БОГУСЬ. Какая-нибудь давалка? Королева ночной смены?

ЭМИЛЬ. Ты, козел. У меня идеальная сестра.

БОГУСЬ. Много ты понимаешь про идеалы! Сам еле передвигаешься, калека.

ЭМИЛЬ. Неправда. Я даже на большой скорости виражи закладываю. Убедишься, когда я тебя поймаю и сдам ментам. (Подъезжает к Богусю и пытается его схватить.)

БОГУСЬ(отбегает, прыгает на кучу металлолома). Бай-бай, чувачок.

ЭМИЛЬ. Я тебя узнал! Ты служка в костеле! Татуировку, что ли, себе сделал?

БОГУСЬ. Да, сегодня утром. Как только узнал, что Бог сдох, решил это отметить! (С бейсбольной битой в руке идет по стоянке вдоль машин.)

ЭМИЛЬ едет за БОГУСЕМ.

БОГУСЬ(поворачивается к нему). Все скурвились в этом блядском обществе. Все, даже самые лучшие, самые крутые. Крутые, понимаешь? Один мой приятель — мы вместе учились в ПТУ — получил работу в Макдоналдсе. Я его сегодня встретил. Он радовался, как ребенок. Сам, идиот, не понимает, до чего докатился. Пора с этим кончать. Нужен переворот. Все это расхерачить! Может, тогда эти дебилы прозреют.