Антология странного рассказа
Шрифт:
Положив голову тебе на колени, я смотрю, как ты смотришь в окно. Ты непроизвольно сдвигаешь брови и, хотя твоя рука ещё скользит автоматически по моей спине, прикусываешь губу; я вижу, как она бледнеет, становясь почти такой же белой, как зубы, и как из уголка рта выкатывается маленькая капля крови. По статистике, каждый второй страдает неизъяснимыми приступами беспокойства. Учёные списывают это на архаическую, точнее говоря, рудиментарную, боязнь высоты. Так им проще.
Андре Моруа столетия назад сказал: «Если вам нечего сказать — говорите по-французски». Американцы, когда им нечего сказать, а это случается, в основном, на многолюдных вечеринках, которые здесь называются «парти», говорят о кино. Больше всего они любят проводить параллели между присутствующими и актёрами или их персонажами. Иногда цитируются целые сцены или даже сюжеты. Например, часто можно услышать: «М. и Ж. находятся в фазе "Мужчина и Женщина", а К. и К. — уже в фазе "Крамер против Крамера"». Невероятно, насколько сильное влияние фильм оказывает
Где-то в семидесятые, во времена финансового подъёма и тёплых отношений между АМЕРИКАМИ, был спланирован и сооружён Медитауерский Залив, представляющий собой искусственное море, парящее на воздушной подушке в районе тысячных этажей между башнями. Морская роза покачивается у причала. Здесь — самый прекрасный из малых межамериканских островов. В сердцевине розы покоится утомлённая длинным полуднем актриса. Несколько часов назад они с режиссёром поженились — это был тот самый счастливый случай, когда брак по расчёту внезапно оказывается браком по любви. Режиссёр уплыл на лодке снимать на аквакамеру подводных рыб, а измученная процедурой венчания невеста просто упала без сил в первый попавшийся резервуар. Розовые лепестки мягко ложились под её тело, одной рукой она обнимала шероховатый пестик, а тычинки приятно щекотали, забираясь под крохотное бикини. Улыбаясь во сне, актриса провела пальчиками по животу и погрузила их под шёлковый ободок трусиков. Каждый волосок трепетал на её поднимавшемся и опускавшемся смуглом животе. Она подремала ещё немного, потом, словно спохватившись, побрила ноги и снова уснула. Так и застал её режиссёр, вернувшийся на вертолёте с полным сачком и битой аквакамерой; оператор в наушниках свисал из открытого люка, одной рукой держась за вертолёт, а другой снимая на плёнку спящую в кувшинке полуголую актрису. Медленно завершив круговой наплыв, камера щёлкнула; оператор забрался внутрь, довольно отирая камеру от морских брызг и собственного пота. Режиссёр улыбнулся из-под тёмных очков. Шорты и гавайская рубашка были ему очень к лицу. В этот же момент раздался выстрел — стреляли с истребителя, незаметно подкравшегося из правой кромки кадра. На миг показалось испуганное лицо, в море канули тёмные очки, и вертолёт взорвался прекрасным огненным цветком. Пропеллер отвалился от крыши и, замедленно, с глухим свистом вращаясь, крупным планом стал падать прямо в сердцевину морской розы. Стальные лопасти сбрили лепестки и голову ничего не успевшей почувствовать актрисы. Ботанические комиксы помогают передавать знание о флоре родной акватории из поколения в поколение.
Моль, трепеща небольшими крылышками, опускается тебе на лицо. Это уже шестая за эту ночь. Я не сплю. Я смотрю на твоё лицо, потому что во сне оно другое, не такое, как наяву, и я не хочу терять даром ни минуты, проведённой рядом с тобой. Боясь разбудить тебя неосторожным прикосновением, я снимаю моль с твоей щеки языком. На вкус она солоноватая и горчит, собственно, этот вкус имеют все американские животные. Ты спишь. Всё же я была недостаточно осторожна; когда я слизнула с тебя моль, её крыло лопнуло, и теперь твоё плечо и висок забрызганы её кровью. Я рассматриваю моль у себя на ладони. У неё концентрически вращаются глаза, а маленькие, словно человеческие, кулачки туго сжаты; одно запястьице переломано. Отвратительно. Размахнувшись, я вышвыриваю её в открытое окно — пусть уж лучше захлебнется, чем наблюдать эту медленную смерть от ран. Слишком поздно я вспоминаю, что мы не дома, а в дороге, и что под нами — не бесконечный гладкий обрыв в океанскую воду, а многие перекрытия, заваленные хламом из прошлого, и бамбуковые заросли, выращенные арабскими поселенцами прямо на чердаках. Может быть, оно ещё очнётся, это жалкое существо.
Силикон, этот распространённый материал, используется как в строительстве, так и для медицинских нужд. В АМЕРИКЕ его добыча — основной бизнес для новоприбывших из третьего мира. Помолясь своему архаическому богу-коммунисту, они, разбежавшись по пластичному трамплину, с невероятной отвагой кидаются вниз головой с фабричных вышек в океанскую пучину. Порой они проводят на дне часы, заполняя силиконом ведёрки, закреплённые на конвейерной ленте, приводимой в движение простой электрической лебёдкой. Обычно ныряльщиками работают девушки и женщины, потому что они знают больше хитростей, как припрятать драгоценные камни и жемчужные раковины, изредка встречающиеся здесь, на дне. Глубоководная вода оказывает благотворное массажное действие как на внутреннюю гладкую мышцу сердца, так и на наружные молочные железы. Поэтому, заработав начальный капитал нырянием, эти девушки впоследствии зачастую находят работу супермоделей в Грудном Разделе «Плейбоя» или же, если такая работа им не по душе, в хирургическом отделении самых дорогостоящих клиник. Не очень верьте прессе, расписывающей ужасы жизни иностранцев в АМЕРИКЕ; газетчики люди не слишком добросовестные.
Прямо в раковине распускается цветок. Я занимаюсь медитацией по системе Марка Аврелия, с позднейшими добавлениями Кьеркегора. На самом же деле эта система — несколько адаптированный буддизм. Просто окцидентальная фиксация настолько запакостила мозги здешних интеллектуалов, что для них даже Данте — западная цивилизация, а Шекспир — противник всего восточного. Приходится всякий раз цитировать, собственно говоря, всем известные факты — например, то, что Шекспир избрал себе в попутчики левантийца. а Данте спал с мавританскими наложницами. Один из моих новых знакомых произвёл серьёзные исследования средневековых летописей, по разрозненным фрагментам восстанавливая генеалогическое дерево этого итальянского гения, и обнаружил, что его имя, Али-Гьери, двусоставное; бабушку Данте звали Бен Али, и родом она была из Эфиопии. Откуда ещё у Данте могли взяться эта густые кудри и это абсолютное чувство ритма? А эксгумация останков английского барда стала сенсацией, попавшей во все газеты: Шекспир оказался захоронен в позе лотоса, с естественно мумифицировавшейся морской розой в руке. Небольшое, уникальное для него одного, отверстие в темени антропологи назвали идиолохусом — это глазница для третьего глаза. Однако же только здесь, в АМЕРИКЕ, можно охватить умом весь объём восточного влияния на нашу западную культуру. Европа всё ещё подвержена отрицанию всего ориентального. Они отрицают и африканское происхождение реформатора Мартина Лютера, и его знаменитого потомка, тоже реформатора, Мартина Лютера Кинга. «Мне приснился сон», — сказал Мартин Лютер Кинг, побывав в Европе и вернувшись на родину, — потому что никак не мог понять людей, называющих себя европейцами. Я же смотрю в свой пупок, сворачивающийся лотосом, и не могу понять — в чём же причина такой близорукости?
Иногда, когда я ставлю будильник с вечера, у меня дрожит рука. Это, конечно, непростительная слабость, но ведь от того, смогу ли я, ведомая интуицией, выбрать правильную комбинацию, зависит если и не вся моя жизнь, то её большая часть. Установи я стрелки всего на пять минут раньше — и вместо прекрасной блондинки с идеальной фигурой я проснусь стареющей шатенкой с прыщами и увядшей грудью, а если случится так, что я просплю, то вполне смогу оказаться на утро климактерической негритянкой с парой десятков килограммов лишнего веса. Я ставлю будильник на 7:17. Немного подумав, передвигаю стрелку на минуту дальше — добавить рыжины в волосы. Ещё немного поразмышляв, я останавливаюсь на 7:13 — пусть чуть-чуть меньше пигмента на сосках, зато идеальные бёдра. Хорошо, что съёмки начинаются в десять, а не позже. Иначе бы я не успела доехать до места съёмок, так что пришлось бы отказаться от идеи стать порнозвездой. Пришлось бы опять, как сегодня, откликнуться на какое-нибудь скучное объявление. Я с трудом отрываю толстые жёлтые бёдра от дивана, на котором обычно просматриваю объявления в газетах, и, ковыляя кривыми ногами, иду в душ смывать с себя ручейки молока. Не люблю работать кормилицей: платят неплохо, но вставать в пять — очень тяжело. Особенно если перед этим пришлось допоздна рубить мороженые мясные туши в ресторане-гриль. Под мерное потикивание часов я засыпаю, и мне снятся взрывающиеся дома. Я думаю о том, что в воскресном выпуске, возможно, найдётся для меня что-нибудь, связанное с пиротехникой.
Теперешняя мода диктует волосы до пят. Поскольку АМЕРИКА, страна прогрессивная, давно преодолела разделение человечества по половому признаку, то волосы до пят носят как молодые девушки, так и взрослые мужчины. В парикмахерских вы можете получить бесплатные советы, как удлинить волосы на два дюйма в неделю; результат не гарантирован. Зато если вы решитесь потратить некоторую сумму ради новой причёски — гарантия успеха в ваших руках. Искусство же парикмахеров здесь поистине необычайно. Только несведущий иностранец в первую очередь замечает страшной длины накладные гнутые ногти цвета аквамарина.
Я развлекаюсь тем, что, стоя в плотно набитом лифте в час пик, разглядываю причёски пассажиров. Мои собственные волосы, уложенные в раста-локоны и умащённые помадой, удлинены скатавшейся ватой так, что достают мне до щиколоток. В общественном транспорте я ношу их увязанными в компактный узел. Виски же я крашу в разные цвета, каждый день в новый, а затылок украшаю разными червями; когда иду в оперу и надеваю открытое чёрное декольте — чёрными трепангами; когда иду на пляж — мило шевелящимися ресничными червями; а сегодня, в этот весёлый солнечный день, мой округлый затылок украшает дюжина медленных нежно-розовых дождевых червяков. А у женщины впереди меня воткнут в середину пучка гигантский лакированный скарабей. Как пошло. Мода на жучков давно прошла. Когда женщина поглядывает в окно, мне виден её профиль. Рукой она нагло упирается в голое бедро. Конечно же, этот тип так и пялится на её задницу. Глядя на её нафабренные ресницы, я хочу вонзить ногти в её зрачки на всю их трёхдюймовую глубину.
Я сижу в комнате на полу. Мне холодно, и меня рвёт. Рядом со мной два ведра — одно стальное, другое стеклянное, с неоновыми прожилками. Из стеклянного ведра я пью голубую воду, а в стальное, частью изъеденное коррозией, меня рвёт. Из дыр, проделанных ржавчиной во втором ведре, моя рвота выливается на пол и растекается струйками по всей комнате. Струйки текут с радужными брызгами и отсвечивают неоновыми огнями. Меня уже решили использовать в рекламных целях, но пока точно не знают, каким образом. Когда приходят долить воды, а потом уходят, переступив через порог, я ещё долго слышу эхо последнего шага. И чувствую, как подступает тошнота.