Антон Губенко
Шрифт:
В адрес Председателя Совета Народных Комиссаров СССР Сунь Ят-сен направит телеграмму:
«Глубоко горюю о потере генерала Павлова, который является первой жертвой России ради Китая в его борьбе за свободу. Этот храбрый сын нашей соседки республики недаром отдал свою жизнь. Он этим теснее связал отношения между Россией и Китаем…»
В 1925 году Сунь Ят-сен скончался. Совершив военный переворот, к власти пришел Чан Кай-ши.
В 1929 году, подстрекаемый империалистическими державами, он расторгнул дипломатические отношения с СССР, пригласил в страну иностранных военных советников и развязал
В 1932 году благодаря усилиям, предпринятым Советским Союзом, отношения были восстановлены.
В июле 1937 года Япония вероломно напала на Китай. Оказывая слабое сопротивление, неся огромные потери, Китайская армия стремительно отступала в глубь страны. Раздираемый внутренними междоусобными войнами, Китай не мог противостоять мощной, хорошо вооруженной японской армии. В августе 1937 года правительство Чан Кай-ши вынуждено было пойти на переговоры с СССР, рассчитывая на его военную помощь.
К этому времени обстановка на японо-китайском фронте складывалась для войск Чан Кай-ши крайне неблагоприятно…
Антону открылась неизвестная ему страница истории китайского народа, удивительные факты и судьбы, события китайской революции.
Конечно, роль Антона будет скромной в этой войне: воевать, летать, обучать; выведенная им формула казалась незначительной.
Глава пятая
Казалось, путь Москва — Алма-Ата будет вечным и они, советские военные добровольцы, никогда не доедут до далекого Китая. Страна расстелила рельсы на многие километры, перетянула их через несколько часовых поясов, климатических зон.
Проскочив сотни километров, пройдя ночь, как тоннель, поезд стремительно ворвался в солнечное утро.
Бурное таяние снега, великолепная игра солнечных бликов, голубой воздух, окутавший все вокруг от земли до неба, который можно было вдыхать, наслаждаясь ароматом земли и снега, кусать, как слоистый пирог, размахнувшись, пронзать мускулистой рукой.
Эта весна была как все весны этого века: с хрустальными сосульками, раскрепощенными деревьями, серыми плешинами оттаявших бугров, ноздреватым снегом, полными талых вод оврагами, трелями вертких птиц.
Но эта весна была и другой. При всей повторяемости природы, ее гармонических циклах, она всегда разная для человека. Не повторялась она и для Антона Губенко. В познании ее были своеобразные ступени. Он познавал ее чувством, разумом, а потом и возрастным опытом, соединившим все ипостаси человеческих ощущений.
Антону было радостно, что была весна, что он ехал на трудное дело, романтическое и опасное, что рядом были прекрасные люди.
Высокий худой полковник, с обожженным правым ухом, голубыми усталыми глазами, говорил о военно-политическом и стратегическом положении воюющих сил Китая.
«Военно-воздушные силы Японии, — говорил глухим голосом этот бывалый авиатор, прошедший все тернии воинской службы, продутый холодными ветрами многих аэродромов, — по оценке иностранных специалистов, имеют 1206 летчиков, вооружены самолетами И-96, И-97, И-98. Их можно поставить на шестое место в капиталистическом мире. Структура авиационного полка…»
И он говорил о том, чего не знали капитан Губенко, его товарищи,
Советские добровольцы по просьбе китайского правительства должны были обучать национальные авиационные кадры, с этой целью в Китае открывалось несколько летных и технических школ. Инструкторами становились советские авиаторы. Так замышлялось. Но человек предполагает, а обстоятельства располагают. Война нещадно ломала установки, вносила свои коррективы, неожиданные и опасные. Никто не знал, что ждет их впереди, жили ожиданием встречи с культурой другого народа, жаждали проявить свое мужество, чтобы помочь Китаю…
В Алма-Ате летчиков радушно встретил хлебосольный «начальник воздуха», командир авиационной базы Адам Залевский. В недавнем прошлом он летчик-испытатель, бесстрашный исследователь и экспериментатор, друг Чкалова, списанный с летной работы после очередной аварии, просит направить его на самое трудное дело, но обязательно в авиацию. Создать в короткий срок авиационную базу, способную бесперебойно снабжать китайскую армию вооружением, техникой, боеприпасами было фантастически трудно.
Залевский, с головой уйдя в работу, сумел организовать людей и создать постоянно действующий аэродром. Стеснительный в поведении, обязательный в своих обещаниях, Адам Залевский уже на следующий день экипировал добровольцев, подобрал лучший экипаж на ТБ-3 (тяжелый бомбардировщик конструкции А. Н. Туполева) и, невзирая на начавшуюся пургу, сумел обеспечить безопасный взлет. Обстановка требовала риска: летчиков ждали в Китае. ТБ-3, пробив серую облачность, взял курс на Ланьчжоу.
Через несколько часов утомительного перелета наши летчики приземлились в Ланьчжоу, пересели в автобусы и пустились в новое нелегкое путешествие по бездорожью. Теперь путь лежал в город Ханькоу — временную базу советской авиации, подвижную столицу фронтового Китая.
Перед взором Антона Губенко проплывали серые угрюмые земли истощенного многолетними войнами Китая, нищенские деревни, рахитичные дети с усталыми пугливыми глазами, худыми руками, протянутыми к взрослому с просьбой о хлебе.
К вечеру, преодолев сотни километров, летчики прибыли в конечный пункт назначения.
У городских ворот советских добровольцев ждали государственные и военные руководители Китая, представители советского посольства, военный атташе полковник Жигарев; встречали в полном соответствии с протоколом, соблюдая дипломатический этикет.
После долгой официальной церемонии приветствия — витиеватых речей, двусмысленных обещаний и закамуфлированных посул, после исполнения гимнов — советские летчики попали наконец-то в могучие объятия своих коллег, прибывших несколько раньше.
Чувство Родины… Все здесь ожидали вестей: «Как там дома?» Каждому хотелось расспросить приезжего, узнать новости, получить письмо. Никто из ветеранов-добровольцев не жаловался на свою судьбу, не проявлял растерянности, уныния, каждый жил законами военного времени, интересами своей Родины, скучал, конечно, по ней, мечтал о возвращении. Но все хранили в сердце столько тепла и любви к своей стране, что, боясь быть уличенными в сентиментальности, молчали об этом, ждали своего времени на персональное внимание.