Антропологическая элитология
Шрифт:
Но в самой уединенной пустыне совершается второе превращение: здесь львом становится дух, свободу хочет он себе завоевать и господином быть в своей собственной пустыне. Своего последнего господина ищет он здесь: врагом хочет он стать ему и своему последнему богу, из-за победы он хочет бороться с великим драконом. Кто же этот великий дракон, которого дух не хочет более называть господином и богом? «Ты должен» называется великий дракон. Но дух льва говорит: «Я хочу»... Создать новые ценности – этого не может еще лев, но создать себе свободу для нового созидания – этого может достичь сила льва.
Завоевать себе свободу и священное «нет» даже перед долгом: для этого, братья мои, нужно стать львом. Завоевать себе право для новых ценностей – это самое страшное завоевание для духа выносливого и почтительного. Поистине, оно кажется ему грабежом и делом хищного зверя. Как свою святыню, любит он когда-то «ты должен»: теперь ему надо видеть даже в этой святыне произвол и мечту, чтобы завоевать себе свободу от любви своей: нужно стать львом для этой победы.
Но скажите, братья мои, что может сделать ребенок, чего не мог бы даже лев?
64
Там же. С.22-24.
В результате всех этих превращений наступает так называемый «великий полдень», «когда человек стоит посреди своего пути между животным и сверхчеловеком и празднует свой путь к закату как свою высшую надежду: ибо этот есть путь к новому утру… «Умерли все боги: теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек» — такова должна быть в великий полдень наша последняя воля», – Так говорил Заратустра». [65]
Идея сверхчеловека развивается Ф.Ницше постоянно. Мы можем проследить даже динамику ее становления. Так, в книге «К генеалогии морали» (1887 г.) Ф.Ницше затрагивает уже проблему родовой аристократии: «…последнее политическое дворянство, существовавшее в Европе, дворянство семнадцатого и восемнадцатого французских столетий, пало под ударами народных инстинктов ressentiment – никогда еще на земле не раздавалось большего ликования, более шумного воодушевления! Правда, в этой суматохе случилось самое чудовищное, самое неожиданное: сам античный идеал выступил во плоти и в неслыханном великолепии перед взором и совестью человечества, — и снова, сильнее, проще, проникновеннее, чем когда-либо, прогремел в ответ на старый лозунг лжи ressentiment о преимуществе большинства, а ответ на волю к низинам, к унижению, к уравниловке, к скату и закату человека, страшный и обворожительный встречный лозунг о преимуществе меньшинства! Как последнее знамение другого пути явился Наполеон, этот самый единоличный и самый запоздалый человек из когда-либо бывших, и в нем воплощенная проблема аристократического идеала самого по себе – пусть же поразмыслят над тем, что это за проблема: Наполеон, это синтез нечеловека и сверхчеловека…» [66]
65
Там же. С.70.
66
Ницше Ф. Избранные произведения. М., 1993. С.411.
Ницше считает, что родовая аристократия произошла от сильных и благородных индивидов, которые выступили по отношению ко всему остальному обществу как первый тип (или образ) грядущего сверхчеловечества. Поэтому он уделяет большое внимание вопросу морали. Рассмотрения таких морально-философских категорий как «добра и зла» Ницше связывает с проблемой «хорошего и плохого». Он указывает на то, что отношение этих категорий возникло не снизу вверх (т.е. те, для кого творилось добро, были всегда благодарны тем, кто это добро бескорыстно им предлагал), а с верху вниз. Поэтому «хорошее» берет свое начало не от тех, кому причиняется «добро», т.е. не от психологии пользы, а от философии ценности. Те, кто творил добро, всегда занимали по отношению к тем, для кого оно творилось, превосходное положение. Эти «добрые» натуры составили привилегированный класс – касту избранных. «То были, — пишет Ницше, — скорее, сами «добрые», т.е. знатные, могущественные, высокопоставленные и возвышенно настроенные, кто воспринимал и оценивал себя и свои деяния как хорошие, как нечто первосортное, в противоположность всему низкому, низменно настроенному, пошлому и плебейскому. Из этого пафоса дистанции они впервые заняли себе право творить ценности, выбивать наименования ценностей: что им было за дело до пользы! Точка зрения полезности как раз в максимальной степени чужда и несоизмерима с таким горячим источником высших суждений ценности, учреждающих и определяющих табель о рангах». [67] Здесь ясно видно, как Ницше увязывает мораль с принципом иерархии. «Пафос знатности и дистанции, как сказано, длительное и доминирующее общее и коренное чувство высшего господствующего рода в отношении низшего рода, «низа» – таково начало противоположности между «хорошим» и «плохим». (Право господ давать имена заходит столь далеко, что позволительно было бы рассматривать само начало языка как проявление власти господствующих натур; они говорят: «это есть то-то и то-то», они опечатывают звуком всякую вещь и событие и тем самым как бы завладевают ими). [68]
67
Там же. С.387.
68
Там же. С.388.
Автор теории сверхчеловека изучает этимологическую судьбу понятий «хорошего» и «плохого» в разных языках: «я обнаружил тут, — пишет Ницше, — что все они отсылают к одинаковому преобразованию понятия, – что «знатный», «благородный» в сословном смысле всюду выступает основным понятием, из которого необходимым образом развивается «хороший» в смысле «душевно знатного», «благородного», «душевно породистого», «душевно привилегированного»: развитие, всегда идущее параллельно с тем другим, где «пошлое», «плебейское», «низменное» в конце концов переходит в понятие «плохое»». [69]
69
Там же. С.389.
Ницше выводит основополагающую аксиому всей своей элитарной философии: «Плебейство духа», по его мнению, «как вулкан», извергает грязь. «Знатные духа» творят ценности. Этой аксиоме он останется верен до конца своих дней. Этой аксиомой он измеряет все возникающие перед его философией вопросы. Ницше прямо утверждает, что «величина «прогресса» измеряется даже количеством отведенных ему жертв; человечество, пожертвованное в массе процветанию отдельного более сильного человеческого экземпляра, — вот что было бы прогрессом». [70] Прогресс по Ницше есть революция, но не революция масс (низов), а революция интеллектуальных верхов. Ницше против социальной революции, ибо он апологет революции моральной. Он мог бы вслед за Наполеоном повторить одну его знаменитую фразу о революции (Великой французской революции конца XVIII века): "Революционный хаос — это раскрепощение толпы и закрепощение личности". Именно против закрепощения личности и выступал Ф.Ницше, выдвинув в качестве альтернативы свою аристократическую теорию сверхчеловека.
70
Там же. С.433.
Судьба самого Ф.Ницше была весьма печальна. Как известно, он сошел с ума, видя как на улице пьяный кучер избивает хлыстом лошадь. Этот акт насилия стал последним мигом жизни самого элитарного мыслителя XIX века. Его произведения, по-видимому, в большинстве своем автобиографичны. Нише предчувствовал свой собственный трагический финал. «Смотрите, — говорит он людям, — я учу вас о сверхчеловеке: он – это молния, он – это безумие!» [71] Было бы не логично, если бы автор теории о сверхчеловеке не сошел бы с ума, поскольку глубина этой идеи превосходит все возможности традиционного (обыденного) ума.
71
Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М., 1990. С.13.
В нашем личном понимании сверхчеловек – это, прежде всего, не физическое, а духовное преодоление человеческой ветхости. Самые известные сверчеловеки в этом смысле были Конфуций, Будда, Сократ, Магомет. Но, пожалуй, только в Христе нашло свое полное воплощение эта идея, так как Христос не только сверхчеловек, но он еще и сверхличность. О сверхчеловеке надо судить не только по его словам, но и по его делам, т.е. насколько его слова реализуются в действительности. Мы должны определить, какую роль он сыграл в формировании: 1) права; 2) морали; 3) религии и 4) культуры. Пятым компонентом здесь может быть временной фактор, т.е. насколько эти его идеи и дела оказались жизнеспособны в истории развития всего человечества. Помимо этого мы должны также учитывать порожденную сверхчеловеком апологетику его сторонников и критику его оппонентов, и тогда полнота представленной картины будет налицо. Наличие любого из этих компонентов должно нас уже настораживать и рассматривать данного субъекта как потенциального кандидата в сверхчеловека. Таких исторических персон всегда бывают единицы на десятки миллионов людей и несколько столетий. Несомненно, что к сверхлюдям относятся все гениальные личности, внесшие свои штрихи в общий портрет современного человечества. В этом плане Юлий Цезарь и Платон, Макиавелли и Наполеон, Эйнштейн и Ленин были такими сверхлюдьми, поскольку все шесть вышеперечисленных фактора сопутствовали их историческому развитию.
Платон и Ницше поведали нам о том, каким должен быть сверхчеловек изнутри. Из только что приведенных критериев мы знаем, как внешне определять этого сверхчеловека. Но есть еще одна сфера человеческой деятельности, где идея сверхчеловека весьма активно используется для достижения спецэффектов.
Весьма странно, но, как показывает опыт последнего ХХ столетия, идея «сверхчеловека» активно пропагандируется средствами именно массовой информации и массовой культуры. Идея «сверхчеловека» весьма популярна именно среди масс, так как создает в их эклектичном сознании ложный образ «героя для подражания». Как правило, элитизация героя массового сознания в массовой культуре касается его физических возможностей. Чем круче «мордобой» в фильмах таких суперменов, как Арнольда Шварцнегера, Сильвестра Столоне, Жана Клода Вандама, Чака Нориса и т.д., и т.п., тем больше положительных эмоций в восприятии массового сознания. Именно массовая культура всегда ориентировала своего потребителя (читателя и зрителя) на такого супермена, в одиночку противостоящего силам зла. Практически все западные кинофильмы (особенно это касается их боевиков) построены на подобном примитивизме. Элитарная драматургия великого англичанина В.Шекспира тем и отличается от этих суррогатных историй, что в ней представлен человек во всем многообразии и противоречивости его внутреннего мира. Злодей Яго или Макбет при всех их отрицательных качествах тем не менее являются цельными личностями, а не Голливудскими масками, лишенными всякой духовности.
Элитарная культура весьма избирательно и придирчиво относится к подобного рода супергероям, в большинстве случаев акцентируя свое внимание не на физических, а на интеллектуальных достоинствах и духовных качествах этих избранных персонажей. В результате героем элитарной культуры может оказаться не свирепый Конан Варвар, а убогий баснописец Эзоп. Впрочем, деление на массовое и элитарное геройство весьма относительно и должно идти по «линии вкусов», на которые, как известно, товарищей весьма сложно найти.