Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии
Шрифт:
Соционормативный, а значит — культурогенный потенциал неформальных статусных знаковых систем в армии вполне осознан солдатами. Почти 100 % опрошенных военнослужащих срочной службы разных призывов понимали дедовщину как неизбежность, при этом выступая против физического насилия, но за сохранение знаковых различий между молодыми и дедами.
Выведение физического насилия в символической проекции вовсе не обязательно означает его преодоление и гуманизацию отношений. Но всегда — переход от манипуляции с телами к манипуляциям с их смысловыми значениями, и этим выражает динамику культурогенеза. И мы видим в экстремальных группах зарождение и развитие самобытной традиции, ее репрезентации в сложных художественных формах изобразительного искусства и фольклора, которые составили целый пласт национальной культуры России второй половины XX века.
Таким образом, в экстремальных группах современный антрополог находит «лабораторию», где не прекращается эксперимент культурогенеза, регенерации культуры в среде культурного вакуума. Случай для гуманитарных наук уникальный, и нам бы радоваться, если бы не одно «но»: данный эксперимент — это опыты на живых людях. Это не пересадка органов — это пересадка систем ценностей и мировоззрений. Главное из прав человека — это право человека на культуру; его он в реалиях современной правовой системы России вынужден доказывать в судах. Сегодня, когда гражданское общество в противостоянии с военным лобби исчерпало все возможности национального законодательства (о чем говорит факт принятия дел об альтернативной службе, гарантированной Конституцией РФ, к рассмотрению Европейским судом по правам человека), мы видим подобные исследования востребованными в качестве антропологической экспертизы широкого прикладного значения.
ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ И РЯДОВОЙ
Социальная структура экстремальных групп
Время как социообразующая категория
«В самом общем виде время можно определить как понятие, отражающее объективный процесс изменения окружающего нас мира».{18} Изменяться во времени свойственно не только биологическим структурам, но и социальным, причем последнее можно отнести к одной из фундаментальных потребностей человека. Статус — детерминант времени социального тела, прямо пропорционален возрасту — времени тела физического. Каждый хочет, чтобы завтра его статус был выше, чем сегодня, и выбирает то общественное устройство, которое этот рост гарантирует. С этой точки зрения устав, провозглашая тотальное равенство рядовых, не рассматривает солдат срочной службы как субъектов времени.
Военные идеологи имеют свою точку зрения насчет того, как личность должна готовить себя к армии. Кандидат военных наук В. А. Поварцов так излагает свое представление о профессиональной армии:
«В моем понимании, профессиональная армия это такая армия, солдаты которой имеют постоянную возможность всесторонне обучаться и шлифовать свое мастерство: в метании гранат, стрельбе, надевании противогаза. А для этого необязательно переходить на полностью контрактную систему и отменять призыв. Отделам агитации и пропаганды следовало бы отчасти изменить методы работы: пойти в школы, училища, колледжи».{19}
В. А. Поварцов справедливо полагает, что для поднятия престижа армии «нужно разъяснять шестнадцатилетним, что армия не монстр, уничтожающий любую индивидуальность, а государственный институт, обеспечивающий спокойствие граждан».{20} Однако для того, чтобы эти разъяснения достигли цели, а не превратились в циничный фарс, необходимо все-таки выяснить, как на деле обстоят дела с индивидуальностью и с правами человека в «институте, обеспечивающем спокойствие граждан», и совместимы ли в принципе эти понятия — «индивидуальность» и «рядовой»?
Пока что любая идеологическая работа и пропаганда «почетной обязанности» разбиваются о реалии, несовместимые не только с понятием чести, достоинства и права личности на самоопределение, но часто и с элементарными психофизиологическими потребностями человека, начиная с потребности в пространственной автономии. В результате идеологическая пропаганда, направленная на «поднятие престижа» армии, превращается в пародию, причем прежде всего внутри самих армейских коллективов. Поговорки типа «рота без замполита — что деревня без дурака» родились задолго до эпохи гласности и перестройки, и не журналисты их придумали.
Люди, собираемые на призывных пунктах-распределителях, представляют собой аморфную массу, своего рода социальную протоплазму. С момента сдачи паспортов они перестают существовать как граждане, но до принятия присяги они не существуют и как военнослужащие. Это люди, уже лишенные гражданских прав, но еще не принявшие на себя воинские обязанности. Эти люди — «лиминальные субъекты», лишенные и социального тела, и социального пространства.{21} Масса призывников — это даже не социальная группа, это скорее протосоциальное образование, притом весьма абстрактное с точки зрения юридическо-правового обеспечения. И это нормативное и психологическое состояние асоциальности усугубляется комплексом официальных мер, направленных на «размалывание» личности и лишение ее индивидуальности: призывника стригут наголо, раздевают догола на медкомиссиях, ставят в строй, отбирают запрещенные и/или ненужные с точки зрения военных контролеров вещи. Таким образом, манипуляции с людьми на призывных пунктах направлены на семиотическую редукцию всех средств их личностного выражения путем унификации внешности, стиля одежды, набора вещей.
Насильственная редукция личностей до социальных нулей, превращающая их в совокупность одинаковых бритоголовых строевых единиц, встречает с их стороны встречную адекватную реакцию: если не удалось избежать призыва, то следует воспринимать его как карнавал. Сущность карнавала как феномена культуры заключается в инверсии социальных ролей и ритуальной деструктурализации социума с целью последующего обновления образующих его связей.
Путь в армию связан с реальной декультурацией личности, что вызывает у нее ответные бессознательные реакции, со всеми сопутствующими карнавальными атрибутами. Показательно, что свое состояние социальной аморфности призывники часто выражают различными действиями: рвут одежду, разрисовывают зубной пастой свои фуфайки, рисуют на бритых головах авторучкой или выбривают незамысловатые изречения типа «ДМБ-19…» и пр.
В итоге — формируется положительный эмоциональный фон; на призывных пунктах-распределителях обычно весело. Как и на всяком карнавале, здесь нередко возникают казусные ситуации.
По рассказу бывшего черноморского пограничника Эдуарда Казанцева, он еще на призывном пункте разрезал свои брюки на ленточки и в таком виде прибыл в часть. Часть старалась быть уставной. Упреждая возможные обвинения в том, что армия присваивает гражданские вещи новобранцев, им при выдаче военной формы приказывали отправлять свои вещи домой, не разрешая ничего выбрасывать. Наш герой был вынужден послать эти брюки домой. У его родителей был шок: когда они получили одежду сына, то решили, что над ребенком в армии издевались. Ему стоило труда убедить их, что это сделал он сам «для прикола».{22}
Преобразование стресса в положительные эмоции посредством знака позволяет оценить универсальную функцию карнавала как средства апологии образа жизни и психологической адаптации личности к социально экстремальным условиям.
В качестве одного из универсальных карнавальных алгоритмов стоит отметить истинно «раблезианское поведение» — призывники в знак собственной асоциальности мажут друг друга зубной пастой, кетчупом, майонезом и прочим «антивеществом», маркируя им свое «анти-структурное» состояние.{23}