Анубис
Шрифт:
— Э-эй! Доктор Грее-эйвс! Профессор! — раздался хорошо знакомый звонкий голос. — Это я, Бэтти Пройслер!
Мерцание свечи приближалось, а через секунду показалась и сама обладательница голоса, которая шла к ним с прижатым к груди подносом, полным позвякивающей посуды, дымящимся кофейником и свечой.
— Я подумала, если уж вы меня не послушались и заработались тут всю ночь, принесу-ка я вам хотя бы кофе.
— Ради Бога, — прохрипел Могенс. А услышав за своей спиной движение, крикнул: — Мисс Пройслер! Бегите! Спасайтесь!
Само собой разумеется, мисс Пройслер никуда не побежала, а, наоборот, продвинулась еще на два шага, прежде чем остановиться и непонимающе заморгать.
— Но профессор, — слегка обиженно сказала она. — Я только хотела…
Могенс услышал, как Грейвс позади него истошно закричал и отлетел в сторону, а потом и его самого что-то швырнуло о стену с такой силой, что он, как мешок, рухнул на пол. Кровавая пелена боли зависла перед его глазами, и на какое-то время он ослеп. Но слышал крик мисс Пройслер, грохот падающего металла и звон бьющегося фарфора, а потом снова ее крик, выше, пронзительнее, чем прежде, и столько в нем было ужаса, что он даже разорвал пелену боли, застившую его сознание. Он со стоном перекатился на бок и заставил себя открыть глаза.
Грейвс, как и он, съехал по стене с другой стороны от входа в туннель и сейчас сидел, подтянув колени к груди и заслоняя руками лицо. Один из упырей грозно нависал над ним, рыча и пуская слюни и время от времени размахивая когтями в его сторону, правда, не задевая его. Второй упырь, закинув труп Хьямс на плечо, удалялся вперевалку. И как раз в этот момент из туннеля показался третий. Он держал в лапищах мисс Пройслер и тащил ее как пушинку. По крайней мере, она была еще жива и в сознании, поскольку визжала изо всех сил, била руками и ногами как одержимая и даже пыталась ногтями расцарапать ему морду. Только чудовище не обращало на это ни малейшего внимания, оно даже не давало себе труда защищаться от ее атак.
В приступе бесшабашного отчаяния Могенс вскочил на ноги и бросился на упыря. Но ему, конечно, не удалось ни повалить монстра наземь, ни даже отбить у него беспомощно барахтающуюся жертву. Упырь ответил только грозным рычанием и одним молниеносным движением, как бы походя, которое, однако, словно ударом молота выбило из Могенса дух. Острые, как ножи, когти располосовали его рубашку, а повезло ему меньше, чем прежде Грейвсу: четыре параллельные царапины резанули болью от плеча до бедра, и Могенс снова упал, сначала на колени, потом завалился на бок. Теплая липкая кровь заструилась вниз по телу, а боль была столь сильной, что он взмолился о том, чтобы лишиться сознания.
Но эта благодать не была ему дарована. Какое-то время Могенс блуждал на тонкой грани между бодрствованием и обмороком, но, в конце концов, вышел победителем в борьбе за сознание — хотя бороться за него было нелепостью, потому что он жаждал его потерять, чтобы избавиться от страшных мук. Но оставалось нечто более важное, чем его страх и боль. Он с трудом поднялся и тут же упал на раненый бок, от боли у него потемнело в глазах, но то, более важное, дало ему сил встать на колени.
Должно быть, прошло не слишком много времени. Упыри исчезли, но где-то впереди еще мерещилась колеблющаяся тень, и отчаянные крики мисс Пройслер хоть и слышались слабее, не утихли. Качаясь, Могенс поднялся на ноги, прижал руку к истекающей кровью ране, скрючился от боли, но принудил себя сделать шаг. Вопли мисс Пройслер затихали, но в то же время звучали еще истошнее.
— Могенс, что ты делаешь? — подал голос Грейвс.
Могенс оставил его окрик без внимания и, стиснув зубы, чтобы подавить стон, отважился на следующий шаг. Глаз на свою рану он не опускал, но чувствовал, как намокла от крови одежда. Еще никогда не испытывал он такой боли. И тем не менее, заставив себя распрямиться, заковылял дальше, ему даже удалось чуть-чуть ускорить шаг. Голос мисс Пройслер все еще был слышен. Он должен ее спасти. Все равно как. Чего бы ему это ни стоило! Больше такого не должно произойти. Больше он не имеет права на бездействие.
— Могенс, ты с ума сошел! — завопил Грейвс позади него. — Куда ты? Они распотрошат тебя!
Могенс хромал дальше. Он чувствовал, как из его глубоких ран, нанесенных бестией, вместе с кровью вытекает если не жизнь, то сила. И тем не менее он продвигался вперед, даже убыстряя запинающиеся шаги. Он едва не сверзнулся, когда споткнулся об обломок статуи, бывшей прежде конем, и все-таки добрался до потайной двери позади статуи Гора. Каменное божество с птичьей головой тоже разлетелось на мелкие кусочки, а саму дверь словно разнесли в щепки ударом топора. За ней зиял черный провал без стен и пола.
Дрожащая полоска бледного света пробилась из-за его спины и скользнула по открытому тайному проходу. Могенс остановился с занесенной было ногой и повернул голову. Грейвс все еще сидел у стены и выкрикивал какие-то отчаянные предостережения, но Том реагировал иначе. Он не только последовал за Могенсом, но по дороге прихватил и один из двух фонарей.
— Профессор! Ради Бога! Подождите!
Могенс опустил ногу и — к собственному удивлению — на самом деле остановился. Все вокруг него закружилось, все стало безразличным, а боль достигла такого порога, о котором он несколько мгновений назад и не помышлял. Но и это стало странным образом неважным, боль его не останавливала. Остановил голос Тома, который окликнул его. Если бы это был Грейвс, он из одного упрямства поковылял бы дальше, пусть даже навстречу верной смерти.
Возможно, все уже и было поздно. Раны, нанесенные упырем, кровоточили все сильнее. Одежда свинцом обременяла тело, подташнивало от запаха крови с медным привкусом на языке. Он чувствовал себя жертвой. Все в нем кричало: «Ты жертва!» А он не спасался бегством от охотников, он мчался за ними по пятам.
Том, тяжело дыша, подтянулся к нему. Фонарь у него в руке дрожал так сильно, что в его луче иероглифы на стенах заплясали в причудливом танце. В другой руке блеснул металл, возможно, какое-то оружие, лицо тоже было залито кровью, но Могенс не мог бы сказать, собственной ли.
— Как вы, ничего?
Могенсу стоило труда понять смысл вопроса. Пещера перестала кружить, а атмосфера вокруг сгущаться до каменной жесткости, грозившей его задавить. Он больше не мог дышать, с каждым принудительным вдохом в легкие поступало все меньше кислорода. Часть его сознания регистрировала с кристальной отчетливостью, что это результат потери крови; ученый в нем настойчиво растолковывал ему, что конкретно в этот момент происходит в его теле: сердцебиение учащается, чтобы насыщать кислородом каждую фибру организма, отчаянно нуждающуюся в нем, но, как бы напряженно ни работали сердце и легкие, крови просто не хватало, чтобы донести до каждой клетки драгоценный кислород. Другими словами, он был близок к тому, чтобы погибнуть при полном сознании от потери крови.