Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
– Это Питу! Вы видели Анжа Питу?
Слух такой дошел и до м-ль Анжелики, но поскольку общественное мнение, ежели судить по этому слуху, приняло за ее племянника симпатичного уверенно выступающего юношу, меж тем как она привыкла к тому, что Питу косолапил и ходил при ней, втянув голову в плечи, то старая дева лишь покачала головой и изрекла:
– Ошибаетесь, это не может быть мой лоботряс-племянник.
Двое молодых людей играли в мяч. В этот день состоялось состязание между игроками из Суассона и Виллер-Котре, так что игра проходила весьма азартно. Катрин и Питу встали на уровне веревки, ограждающей площадку, почти у самого подножия откоса; Катрин сочла, что это самая удобная позиция.
Почти в тот же миг раздалась
– Оба! Перебегаем!
Игроки побежали – каждый к тому месту, куда упал его мяч. Один из них на бегу с улыбкой поклонился Катрин, она ответила реверансом и зарделась. А Питу почувствовал, как рука Катрин, которую он сжимал в своей, нервно вздрогнула.
Какое-то доселе неведомое ощущение, похожее на испуг, сжало сердце Питу.
– Это господин де Шарни? – спросил он, взглянув на свою спутницу.
– Да, – ответила Катрин. – Вы что, знаете его?
– Нет, не знаю, но догадался.
Да, после того, что говорила вчера Катрин, Питу было легко угадать г-на де Шарни.
Игрок, поклонившийся м-ль Бийо, был элегантный молодой дворянин лет двадцати трех – двадцати четырех, красивый, стройный, изящного вида; движения его отличались той особой ладностью, которая присуща тем, кто с колыбели получил аристократическое воспитание. Все физические упражнения, хорошо получающиеся лишь при условии, ежели ими заниматься с детства, г-н Изидор де Шарни выполнял с отменным совершенством; кроме того, он принадлежал к людям, чья одежда в точности соответствует своему назначению. Всем была известна элегантность его охотничьих костюмов; когда он по утрам упражнялся в фехтовальном зале, то мог бы послужить моделью для самого святого Георгия; наконец, костюмы для верховой езды у него были, а вернее, казались благодаря манере носить их какого-то особенного покроя.
В этот день г-н де Шарни, младший брат нашего старого знакомого графа де Шарни, причесанный с небрежностью, присущей утреннему туалету, был одет в светлые облегающие панталоны, которые позволяли вполне оценить все изящество его бедер и икр, тонких и в то же время мускулистых, и элегантные сандалии для игры, подвязанные ремешками, которые он надел на время игры, сняв туфли на красных каблуках [47] или сапоги с отворотами; жилет из белого пике облегал его грудь, словно это был корсет; наконец, на откосе стоял его слуга, держащий зеленый кафтан с золотыми галунами.
47
В дореволюционной Франции право носить туфли на высоких красных каблуках было привилегией дворянства.
Оживление от игры на время вернуло ему все очарование и свежесть юности, которые, несмотря на свои двадцать три года, он из-за приверженности к ночным бдениям и кутежам, а также карточной игре, затягивавшейся до рассвета, уже утратил.
Ни одно из его достоинств, оцененных, вне всякого сомнения, Катрин, не ускользнуло и от Питу. Глядя на руки и ноги г-на де Шарни, он начал меньше гордиться щедростью природы, которая помогла ему одержать верх над сыном башмачника, и подумал, что природа могла бы лучше и разумнее распределить на его теле то, чем его наделила.
Действительно, из того излишнего материала, который был затрачен на ступни, руки и колени Питу, природа могла бы вылепить очень красивые ноги. Дело в том, что все у него было не на месте: где должно быть тонко, там оказалось вздутие, где полагается быть выпуклости, там было ровно.
Питу глянул себе на ноги с тем же настроением, с каким олень из басни [48] смотрел на свои.
– Что с вами, господин Питу? – поинтересовалась Катрин.
Питу ничего не ответил и только вздохнул.
48
Имеется
Партия кончилась. Виконт де Шарни воспользовался перерывом между партиями, чтобы подойти и поздороваться с Катрин. Он приближался, а Питу видел, как кровь приливает к щекам Катрин; ее рука нервно трепетала в его руке.
Виконт кивнул Питу, а потом со снисходительной вежливостью, с какой в те времена дворяне разговаривали с горожаночками и гризетками, осведомился у Катрин о ее здоровье и пригласил на первый контрданс. Катрин приняла приглашение. Молодой дворянин улыбкой поблагодарил ее. Началась следующая партия, его позвали. Он поклонился Катрин и удалился с той же непринужденностью, с какой подошел.
Питу почувствовал, какое преимущество перед ним имеет этот человек, который умеет так разговаривать, улыбаться, подходить, уходить.
Да если бы он даже целый месяц подряд пытался подражать самым простейшим движениям г-на де Шарни, это все равно выглядело бы – и Питу это понимал – самой настоящей пародией.
Если бы сердцу Питу было ведомо чувство ненависти, с этой минуты он возненавидел бы виконта де Шарни.
Катрин наблюдала за игрой в мяч до того момента, когда игроки велели своим слугам подать кафтаны. После этого она направилась на танцы к великому отчаянию Питу, которому, похоже, в этот день предназначено было против своей воли следовать за девушкой всюду, куда бы она ни шла.
Господин де Шарни не заставил себя долго ждать. Незначительная перемена в туалете превратила игрока в мяч в элегантного танцора. Только скрипки подали сигнал, как он, напомнив Катрин о данном обещании, предложил ей руку.
То, что испытывал Питу, когда почувствовал, как рука Катрин высвобождается из его руки, когда смотрел, как зардевшаяся девушка вступает со своим кавалером в круг танцующих, было, надо полагать, самым неприятным ощущением в его жизни. Холодный пот выступил у него на лбу, в глазах появился какой-то туман; он протянул руку и ухватился за балюстраду, так как его колени, несмотря на всю их огромность, стали вдруг ватными.
Ну, а Катрин даже не представляла, да, вероятно, и не могла представить, что происходит в сердце Питу, она была счастлива и горда – счастлива, оттого что танцует, горда тем, что танцует с самым красивым кавалером в округе.
Если Питу поневоле пришлось восхищаться тем, как г-н де Шарни играет в мяч, то тем более он должен был отдать должное г-ну де Шарни-танцору. В ту эпоху мода еще не дошла до того, чтобы заставлять людей заниматься вместо танцев маршировкой. Танец был искусством, составляющим часть системы воспитания. Не говоря уж о г-не де Лозене [49] , который обязан своим возвышением тому, как он станцевал первую куранту в кадрили [50] короля, очень многие составили себе положение при дворе благодаря особой манере выпрямлять колено или тянуть носок. В этом смысле виконт был образец изящества и совершенства и мог бы, как Людовик XIV, танцевать в театре, имея все шансы сорвать аплодисменты, хотя он не был ни королем, ни актером.
49
Лозен, Антуан, герцог де (1632–1723) – один из самых блистательных придворных при дворе Людовика XIV. Из-за авантюрных склонностей неоднократно попадал в опалу, был заключен в Бастилию, десять лет просидел в тюрьме на о-ве Пиньероль.
50
Куранта – старинный французский танец. Кадриль – первоначально танец, исполнявшийся четырьмя парами.