Анж Питу
Шрифт:
– Ты хочешь сказать, что ты знаешь по-английски?
– Меня научил господин Жильбер.
– За три недели? Жалкий обманщик!
Питу увидел, что пошел по неправильному пути.
– Послушайте, господин аббат, – сказал он, – я больше ни о чем с вами не спорю, у вас свои взгляды, у меня – свои.
– Да неужели?
– Каждый волен иметь свои взгляды.
– Ты признаешь это. Господин Питу позволяет мне иметь собственные взгляды; благодарю вас, господин Питу.
– Ну вот, вы опять сердитесь. Если так будет продолжаться, мы никогда не дойдем до того, что меня к вам привело.
– Несчастный! Так тебя что-то привело? Ты, может быть, избран депутатом? – И аббат насмешливо расхохотался.
– Господин аббат, – сказал Питу, отброшенный аббатом на позиции, которые он хотел занять с самого начала спора. – Господин аббат, вы знаете, как я всегда уважал ваш характер.
– Ну-ну, поговорим теперь об этом.
– И как я неизменно восхищался вашей ученостью, – прибавил Питу.
– Змея подколодная! – сказал аббат.
– Я! – произнес Питу. – Да что вы!
– Ну, о чем ты собрался меня просить? Чтобы я взял тебя обратно? Нет, нет, я не порчу моих учеников; нет, в тебя проник вредоносный яд, его невозможно вытравить. Ты погубишь мои молодые побеги: infecit pabula tabo.
– Но, господин аббат…
– Нет, даже не проси меня об этом, если хочешь поесть, ибо я полагаю, что свирепые вешатели из Парижа испытывают голод, как все обычные люди. Они испытывают голод! О боги! В конце концов, если ты требуешь, чтобы я бросил тебе кусок свежего мяса, ты его получишь. Но за порогом, в плошке – так в Риме хозяева кормили псов.
– Господин аббат, – сказал Питу, расправив плечи, – я не прошу у вас пропитания; я, слава Богу, могу прокормиться сам! И я не хочу никому быть в тягость.
– А! – удивился аббат.
– Я живу, как все живут, не побираясь, благодаря изобретательности, которой одарила меня природа. Я живу своим трудом и, более того, настолько далек от мысли быть в тягость моим согражданам, что многие из них выбрали меня командиром.
– Да? – произнес аббат с таким изумлением и таким ужасом, словно наступил на змею.
– Да, да, выбрали меня командиром, – любезно повторил Питу.
– Командиром чего?
– Командиром войска свободных людей, – отвечал Питу.
– О Боже мой! – вскричал аббат. – Несчастный сошел с ума.
– Командиром Национальной гвардии Арамона, – закончил Питу с притворной скромностью.
Аббат наклонился к Питу, чтобы лучше разглядеть в его чертах подтверждение своих слов.
– В Арамоне есть Национальная гвардия! – взревел он.
– Да, господин аббат.
– И ты ее командир?
– Да, господин аббат.
– Ты, Питу?
– Я, Питу.
Аббат воздел руки горе, как Финей.
– Какая мерзость! – пробормотал он.
– Вам, должно быть, известно, господин аббат, – ласково сказал Питу, – что Национальная гвардия призвана охранять жизнь, свободу и собственность граждан.
– О, о! – в отчаянии стонал старик.
– Ив деревне она должна быть особенно хорошо вооружена, дабы противостоять бандам разбойников, – продолжал Питу.
– Бандам, главарем которых ты являешься! – вскричал аббат. – Бандам грабителей, бандам поджигателей, бандам убийц!
– О, не путайте, дорогой господин аббат, – надеюсь, когда вы увидите моих солдат, вы поймете, что никогда еще более честные граждане…
– Замолчи! Замолчи!
– Не сомневайтесь, господин аббат: мы ваши подлинные защитники, доказательство чему – то, что я пришел прямо к вам.
– Зачем? – спросил аббат.
– Да вот… – сказал Питу, почесывая в затылке и глядя, куда упала его каска, чтобы понять, не слишком ли далеко он отступит за линию обороны, если пойдет и подберет эту существенную часть своего военного обмундирования.
Каска валялась всего в нескольких шагах от парадной двери, выходящей на улицу Суассон.
– Я спросил тебя, зачем? – повторил аббат.
– Так вот, господин аббат, – сказал Питу, пятясь на два шага по направлению к каске, – позвольте мне изложить причину моего прихода в надежде на вашу мудрость.
– Вступление закончено, – пробормотал аббат, – теперь переходи к повествованию.
Питу сделал еще два шага по направлению к своей каске.
Но всякий раз как Питу делал два шага назад, к своей каске, аббат, чтобы сохранить разделявшее их расстояние, делал два шага вперед, к Питу.
– Так вот, – сказал Питу, начиная храбриться по мере приближения к орудию обороны, – солдатам необходимы ружья, а у нас их нет.
– Ах, у вас нет ружей! – вскричал аббат, притопывая от радости. – У них нет ружей! Ах, вот, право, бравые солдаты!
– Но, господин аббат, – сказал Питу, делая еще два шага к каске, – когда нет ружей, их находят.
– Да, – сказал аббат, – и вы их ищете? Питу поднял каску.
– Да, господин аббат, – ответил он.
– И где же?
– У вас, – сказал Питу, нахлобучивая каску.
– Ружья! У меня! – удивился аббат.
– Да; у вас в них нет недостатка.
– А, мой музей! – возопил аббат. – Ты пришел, чтобы ограбить мой музей! Кирасы наших древних богатырей на груди этих негодяев! Господин Питу, я вам уже сказал, вы сошли с ума. Шпаги испанцев из Альмансы, пики швейцарцев из Мариньяно, чтобы вооружить господина Питу и иже с ним. Ха-ха-ха!
И аббат рассмеялся презрительным и грозным смехом, от которого по жилам Питу пробежала дрожь.
– Нет, господин аббат, – сказал он, – нам нужны не пики швейцарцев из Мариньяно и не шпаги испанцев из Альмансы; нет, это оружие нам не подходит.
– Хорошо, что ты хоть это понимаешь.
– Нет, господин аббат, нам нужно не это оружие.
– Тогда какое же?
– Добрые ружья, господин аббат, добрые ружья, которые я часто чистил в наказание в те времена, когда имел честь учиться под вашим началом: dum me Galatea tenebat 32 , – добавил Питу с любезной улыбкой.
32.
пока… Галатея была мне подругой (Вергилий Буколики, I, 31).