Анж Питу
Шрифт:
Каждый день приносит революции новые победы в наших краях; аристократы отступают, патриоты наступают.
Арамонская коммуна желает пополнить ряды Национальной гвардии. Но у нас нет оружия.
Я знаю средство добыть его. Некоторые частные лица хранят у себя запасы оружия; обратив его на службу нации, мы сберегли бы государственной казне немало денег.
Если бы генералу де Лафайету было угодно приказать, чтобы все подобные незаконные запасы оружия перешли в распоряжение коммун, в соответствии с числом людей, годных к военной службе, я, со своей стороны, взялся бы поставить арамонскому арсеналу по меньшей мере тридцать стволов.
Это единственный способ положить предел контрреволюционным проискам аристократов и врагов нации.
Ваш согражданин и покорнейший слуга Анж Питу».
Закончив свое послание, Питу заметил, что ни слова не сказал фермеру о его доме и семье.
Бийо, конечно, был новый Брут, но не до такой же степени! Впрочем, открыть Бийо правду о Катрин значило разорвать ему сердце и разбередить свежие раны в душе самого Питу.
Подавив вздох, Анж приписал внизу:
«Р.S. Госпожа Бийо и мадмуазель Катрин, а также все домочадцы пребывают в добром здравии и шлют господину Бийо свой привет».
Таким образом он не опорочил ни себя, ни других.
Показав посвященным белый конверт, которому предстояло отправиться в Париж, командующий арамонскими войсками ограничился немногословным заключением.
– Вот, – сказал он и пошел на почту.
Ответ не заставил себя ждать.
Через день в Арамон примчался гонец на лошади и спросил г-на Анжа Питу.
Событие это произвело великий шум, возбудило великую тревогу, а затем вселило в душу ополченцев великие надежды.
Курьер прискакал на взмыленном белом коне.
Он был одет в мундир штаба парижской национальной гвардии.
Судите же сами о том, как встретили его арамонцы и как взволновался при известии о его прибытии Анж Питу.
Бледный, трепещущий, он приблизился к высокому гостю и взял пакет, который протянул ему офицер – протянул, не будем скрывать, с улыбкой.
В пакете находился ответ г-на Бийо, писанный рукою Жильбера.
Бийо рекомендовал Питу быть более умеренным в изъявлении патриотизма.
Далее он сообщал, что прилагает к письму приказ генерала де Лафайета, скрепленный подписью военного министра, приказ же этот предписывает вооружить арамонскую Национальную гвардию.
Наконец, он извещал, что посылает письмо с офицером, который направляется в Суассон и Лан для того, чтобы и тамошняя Национальная гвардия не осталась безоружной.
Приказ генерала де Лафайета гласил:
«Сим предписывается всем гражданам, владеющим более, чем одним ружьем, и более, чем одной саблей, предоставить излишнее оружие в распоряжение воинских частей, созданных в коммунах.
Данный приказ подлежит исполнению на всей территории провинции».
Зардевшись от радости, Питу поблагодарил офицера; тот снова улыбнулся и немедленно продолжил свой путь.
Питу был на вершине блаженства: он получил приказ от самого генерала де Лафайета, да еще с подписью министра.
И что самое поразительное, приказ этот полностью совпадал с намерениями и желаниями самого Питу.
Описать действие, которое произвело появление парижского курьера на арамонских избирателей, нам не под силу. Мы даже не станем пытаться это делать.
Скажем лишь одно: взглянув на взволнованные лица и горящие глаза арамонцев, увидев, как услужливо и почтительно стали они держать себя с Анжем Питу, самый скептический наблюдатель уверился бы, что нашему герою суждено великое будущее.
Выборщики все как один изъявили желание осмотреть и ощупать министерскую печать, на что получили милостивое разрешение Питу.
Затем, когда кругом остались только посвященные, Питу произнес следующую речь:
– Сограждане, планы мои, как я и предвидел, осуществились. Я написал генералу де Лафайету о вашем желании образовать отряд Национальной гвардии и поставить во главе этого отряда меня И что же? Вот надпись на конверте, присланном мне из министерства.
Тут он предъявил своим бойцам конверт, на котором стояло:
«Господину Анжу Питу, командующему арамонской Национальной гвардией».
– Итак, – продолжал Питу, – генерал Лафайет знает о моем назначении на пост командующего Национальной гвардией и одобряет его. Следовательно, генерал де Лафайет и военный министр знают также о вашем вступлении в ряды Национальной гвардии и одобряют его.
Громкий вопль радости и восхищения потряс стены лачуги, где жил Питу.
– Что же касается оружия, я знаю, как его добыть. Прежде всего следует выбрать лейтенанта и сержанта. Я нуждаюсь в их помощи.
Новоявленные гвардейцы нерешительно переглянулись.
– Может, ты их и назовешь, Питу? – попросил Манике.
– Мне этим заниматься не подобает, – с достоинством ответил Питу, – выборы должны проходить свободно; выберите людей на названные мною посты самостоятельно, да берите с умом. Больше мне вам сказать нечего. Ступайте!
Произнеся эти слова с поистине королевским величием, Питу отослал своих солдат и, как новый Агамемнон, остался наедине с собственными мыслями.
Он смаковал свою славу, а избиратели тем временем оспаривали один у другого крохи военной власти, призванной править Арамоном.
Выборы продолжались целый час. Наконец лейтенант и сержант были названы; первый пост достался Дезире Манике, второй – Клоду Телье. Затем гвардейцы возвратились к Питу, и командир утвердил своих унтер-офицеров в новых должностях.
Когда с этим делом было покончено, Питу сказал:
– Теперь, господа, не будем терять ни минуты.
– Да, да, начнем учения! – воскликнул один из самых рьяных бойцов.
– Погодите, – возразил Питу, – прежде чем приступить к учениям, нужно раздобыть ружья.