Анжелика в Новом Свете
Шрифт:
Омертвевшая, грубая, суровая, мистическая культура, давшая, однако, миру храбрых конкистадоров, которые менее чем за пятьдесят лет, начиная с Бальбоа, пересекшего в 1513 году Панамский перешеек и открывшего Тихий океан, и кончая Орельяной, в 1541 году спустившимся по Амазонке от самых ее истоков в Андах до Атлантического океана, покорили большую часть огромного континента и, вобрав в себя, подавили три блистательные индейские культуры: ацтеков, майя и инков.
Иногда граф де Пейрак шутил с испанцами.
– Благодаря вашей пятерке, – говорил он им, – Испания не окажется в стороне от завоевания Северной Америки. Ваши братья впали в уныние, не найдя золотых
Когда испанцы слушали его, в их горящих глазах проскальзывало вдруг что-то человеческое и они казались счастливыми.
К опасным Анжелика относила четверых: ирландца О'Коннела, парижанина Жака Виньо, рудокопа Соррино, наполовину испанца, наполовину перуанского индейца, и овернского кузнеца Кловиса.
Жак Виньо тревожил ее не так уж сильно. Дерзкий на язык, любитель выпить, он был все же сговорчив и в глубине души чувствителен, а временами, когда, выделяя его в чем-то, тешили его тщеславие, даже проявлял себя услужливым и добрым малым. В конце концов Анжелика стала относиться к нему с несколько большим доверием. Было необходимо стать его союзником, потому что своими насмешками, своими репликами или притязаниями он мог отравить жизнь всем.
О'Коннел был опасен не только своим вспыльчивым характером и манией преследования. А ведь его и впрямь преследовали: англичане за то, что он католик, а французы за то, что он говорит по-английски. Но опасность крылась в другом: именно он тяжелее всех перенес пожар Катарунка, гибель всех его сокровищ. «Нужно было бы выйти из положения как-то иначе, – твердил он, – не сжигая Катарунк». Он не мог пережить и простить этого. И потому ненавидел весь мир. Анжелика не знала, с какой стороны к нему подступиться. Его мрачное лицо, его угрожающее брюзжание и постоянная озлобленность угнетали ее тем более, что она понимала, как ему трудно.
Рудокоп-метис Соррино не доставлял особых хлопот при условии, если на него не обращать внимания, не проявляя, однако, при этом неосторожности вовсе забыть о его присутствии. Он смертельно ненавидел Анжелику за то, что при первой их встрече она приняла его за индейца. Его ненависть во столько же раз возросла, когда она потом сочла его испанцем. И конечно же, он всем своим существом страдал, когда его называли метисом.
В его замкнутой душе постоянно жестоко боролись друг с другом два заклятых врага – индеец кечуа с Анд и некий кастилец, наемник Писсаро note 4 , – два врага, которые примирялись на короткое время лишь для того, чтобы с одинаковым презрением взглянуть на этого полукровку, оскверняющего своим существованием благородную землю инков. Граф де Пейрак сумел убедить Соррино, что его работа на руднике – это одинаковой силы зов крови обеих рас, к которым он принадлежит, и что таким образом он, метис, соединяя в себе наследственность и природные способности этих рас, рожден, чтобы стать самым замечательным ученым по рудничному делу во всем Перу. Предсказание графа подтверждалось: когда Соррино склонялся над своей работой, в душе его воцарялся мир. Тут нужно было только оставить его в покое около горнов, стараться не лезть к нему с разговорами и обходиться с ним уважительно.
Note4
Писсаро,
Но самым опасным все же оставался Кловис, типичный смутьян, славящийся недюжинной силой, подозрительностью и отчаянным эгоизмом. Он принадлежал к числу людей, которые могут откусить руку тому, кто их спас и накормил. Бывали минуты, когда Анжелика спрашивала себя, все ли продумал ее муж, беря волонтером в экспедицию этого сомнительного типа, такого трудного, неуживчивого. Ну ладно, пусть он хороший кузнец, превосходно изготавливающий любые слесарные инструменты и оружие, настоящий подручный Вулкана, черный , приземистый, всегда в поту, всегда заросший, словно покрытый сажей, черной бородой. Да, это правда, никто лучше его не может подковать лошадь, но как бы ни было ценно это его умение, оно не примирит их – в особенности теперь, когда долгий путь завершен, – с его грубостью и склочным характером. Он терпеть не мог женщин и частенько нарочно распускал язык, чтобы шокировать застенчивые уши госпожи Жонас и Эльвиры. С Анжеликой он иногда держался с редкостной заносчивостью. И она вела с ним войну, такую же непримиримую и тяжкую, как и он с ней.
Но оба они сходились, по крайней мере, в одном: отголоски этой вражды не должны дойти до графа де Пейрака. Анжелика боялась докучать мужу. Кловис боялся… всего-навсего веревки. За три года, которые он провел на службе у графа де Пейрака, он имел время убедиться, что их хозяин шутить не любит. И у него хватало ума сдерживать себя в присутствии графа. Те, кто работал с Кловисом, кто жил с ним бок о бок, упрекали его в замкнутости, но он счел бы себя обесчещенным, если бы сделал попытку ужиться с ними, да и вообще с кем бы то ни было.
Однажды вечером, когда они сумерничали, Анжелика вложила ему в руки его порванную одежду.
– Вот иголка и шерсть, Кловис. Почините-ка это быстро.
Кузнец возразил, правда, сначала убедившись, что графа нет поблизости.
– Это вы, женщина, должны заниматься такой работой.
– Нет, все моряки прекрасно владеют иглой, это входит в их ремесло.
– Но почему именно я должен делать это сам? Я видел, как другим латаете одежду вы.
– Возможно, но именно вы нуждаетесь в покаянии.
Довод задел. Какое-то мгновение Кловис разглядывал Анжелику, держа одежду в одной руке, иголку в другой, потом молча принялся за работу. Сидевший рядом с ним на скамейке Жак Виньо слышал, как он несколько раз пробормотал: «Нуждаетесь в покаянии! Нуждаетесь в покаянии! Ладно же!.. Вот тебе еще новость!..»
Он часто повторял одну и ту же фразу, смысл которой озадачивал и Анжелику, и всех остальных.
«Да, черт побери, – говорил он, потрясая своей черной лохматой гривой, – стоило таскать кандалы в темницах, чтобы докатиться до такого!»
Однажды, услышав, что на дворе происходит какая-то бурная стычка, Анжелика выскочила на порог как раз вовремя: она увидела, как овернец потрясает дубиной над головой одного из индейцев. Пока он размахивал своим оружием, примеряясь, как бы получше нанести удар, Анжелика успела выхватить пистолет и выстрелила. Дубина треснула и выскользнула из рук Кловиса, а сам он ничком упал на мерзлую землю. Анжелика бросилась, чтобы остановить индейца, который, выхватив свой длинный нож, приготовился снять с кузнеца скальп с лохматой шевелюрой. Поняв, что его обидчик повержен, индеец согласился отступиться.