Анжелика. Путь в Версаль
Шрифт:
— В ту ночь в доме старика Глазера была женщина, сопровождавшая налетчиков. И я уверен — не просто женщина! Дама носила особый титул среди воров: Маркиза Ангелов. Вы никогда о ней не слышали? Нет? Женщина была любовницей известного парижского бандита Весельчака. Этот самый Весельчак был схвачен в 1661 году на ярмарке Сен-Жермен и повешен…
— Повешен! — вскричала Анжелика.
— Нет, нет, — очень тихо произнес Дегре, — не беспокойтесь, мадам… Его не повесили. На самом деле он сбежал: прыгнул в Сену и… утонул. Его тело обнаружили с двумя фунтами песка во рту, раздутое, как бурдюк. Жаль, красивый был мужчина!
После глубокой апатии последних дней к ней вдруг вернулась способность мыслить здраво. Она почувствовала, что оказалась в западне.
Ее взгляд обратился к распахнутому окну, откуда доносился шум воды. Сена совсем рядом!.. Дорога к бегству! «Я сразу пойду на дно! И покончу с миром людей, с этим гнусным миром!»
— Маркиза Ангелов была вместе с Осторожным в доме Глазера, — продолжил Дегре. — Она видела то же самое, что и этот человек. Она…
Анжелика метнулась к окну. Но Дегре оказался проворнее. Полицейский схватил молодую женщину за запястья и грубо оттолкнул ее назад, к стулу. Выражение его лица изменилось.
— Ха! Вот еще, — прогремел он. — Со мной эти трюки не пройдут!
Совсем близко Анжелика увидела его жестокое лицо.
— Давай, говори, да побыстрее, если не хочешь, чтобы я тебя как следует встряхнул. Что ты видела у старого Глазера?
Анжелика внимательно смотрела на своего мучителя. В ее сердце столкнулись два противоречивых чувства: страх и гнев.
— Я запрещаю вам говорить мне «ты».
— Я всегда говорю «ты» девицам, которых допрашиваю.
— Полагаю, вы окончательно обезумели.
— Отвечай! Что ты видела у Глазера?
— Я позову на помощь.
— Можешь орать сколько захочешь. В доме только стражники. Им запрещено входить ко мне даже в том случае, если они услышат, как здесь кто-то кричит, что его убивают.
У Анжелики на висках выступили капельки пота.
«Нельзя, — промелькнуло у нее в голове, — ни в коем случае нельзя потеть. Николя говорил, что это дурной признак. Это значит, что арестованный „клюнул на удочку“ и сейчас выдаст товарищей…»
Ей на щеку обрушилась звонкая пощечина.
— Ты будешь говорить? Что ты видела у Глазера?
— Мне нечего вам сказать. Животное! Дайте мне уйти.
Дегре склонился к Анжелике и, схватив ее за локти, заставил встать. Движения его при этом были плавными, словно он обращался с тяжелобольной.
— Так ты не хочешь говорить, моя прелесть? — произнес он с неожиданной мягкостью. — Знаешь, это весьма нелюбезно с твоей стороны. Ты хочешь, чтобы я рассердился?..
Мужчина по-прежнему держал Анжелику под локти. Очень медленно его руки скользнули к ее ладоням и резко отвели ей локти назад. Тело пронзила острая боль, и она громко закричала. Казалось, что ее руки разрывают железными щипцами. Хватка полицейского была столь сильной, что Анжелика не
— Давай, говори! Что там произошло у Глазера?
Пот струился по лицу Анжелики. Невыносимая боль разрывала затылок, спускалась к лопаткам и разливалась по пояснице.
— Я не требую от тебя каких-то ужасных признаний. Всего лишь незначительные сведения по делу, которое тебя в сущности не касается — ни тебя, ни твоих друзей-бандитов… Говори, красавица, я тебя слушаю. Ты по-прежнему не желаешь говорить?
Дегре сделал чуть заметное движение, и тонкие пальцы Анжелики хрустнули. Женщина взвыла от боли. Без тени сострадания полицейский продолжил:
— Итак, твой приятель Осторожный на допросе в Шатле говорил про муку, белую муку… ты ее тоже видела?
— Да.
— Что это было?
— Яд… мышьяк.
— Ого! Ты даже знаешь, что это был мышьяк? — бывший адвокат рассмеялся.
Он отпустил Анжелику и о чем-то задумался. Истерзанная болью, молодая женщина попыталась восстановить дыхание.
Вскоре Дегре прервал свои раздумья и, снова толкнув Анжелику на стул, придвинул к ней свой табурет и уселся напротив.
— Теперь, когда ты стала послушной, я больше не причиню тебе боли.
Он устроился совсем близко и сжимал своими коленями дрожащие колени Анжелики. Она взглянула на свои ладони, которые показались ей мертвенно-бледными и как будто мертвыми.
— Теперь расскажи мне свою маленькую историю.
Полицейский склонил голову и больше не смотрел на собеседницу. Он вновь превратился в строгого исповедника, готового выслушать самые страшные тайны. Монотонным голосом Анжелика начала рассказ.
— У Глазера была комната с ретортами… лаборатория.
— Ничего особенного… Всем известно, что он — аптекарь.
— На столе на бронзовом блюде лежал белый порошок. По характерному запаху чеснока я сразу же поняла, что это такое. Осторожный хотел попробовать. Я ему помешала и сказала, что это яд.
— Что еще ты заметила?
— Рядом с блюдом мышьяка лежал пакет из грубой бумаги, запечатанный красным сургучом.
— Там была какая-нибудь надпись?
— Да: «Для господина Сен-Круа».
— Отлично! Затем?
— Осторожный опрокинул реторту, она разбилась. Должно быть, шум разбудил хозяина дома. Мы бросились бежать, но, пересекая вестибюль, услышали, как по лестнице спускается аптекарь. Он крикнул: «Нанетт! (или какое-то похожее имя). Вы опять забыли запереть кошек». А еще он сказал: «Это вы, Сен-Круа? Ищете порошок?»
— Превосходно! Превосходно!
— Потом…
Полицейский пренебрежительно махнул рукой.
— Что было потом, уже не важно! Я узнал все, что мне необходимо…
Потом… Анжелика снова увидела темную улицу, приближающийся силуэт собаки Сорбонны. Она увидела себя, бегущую со всех ног. Прошлое не хотело умирать. Оно возрождалось, возвращалось вновь — черное, гнусное, отвратительное. Оно стирало годы кропотливого и честного труда. У нее перехватило дыхание, во рту все горело. Наконец она сумела выдавить из себя: