Апельсины у кромки прибоя
Шрифт:
Прочитав это, я подумал: напрасно сын бердянского агронома занялся поэзией. Следа он в ней не оставил. Почти. А вот в русской журналистике запросто мог бы себе имя сделать. Однако послушаем далее рассказ о встрече с Маяковским.
«Его тяжелые, как гири, глаза, которые он, казалось, с трудом переваливал с предмета на предмет, дымились гневом отрицания старого мира, и весь он был чрезвычайно колоритен и самоцветен, вернее — был похож на рисунок, который закончен во всех отношениях. В общем, этот человек носил в себе огромный заряд жизненной силы».
Двумя строками ниже Вадим добавляет: «Гости наполнили мою квартиру
«Однажды купчик не выдержал роли мецената»
Сразу оговорюсь: меня нисколько не интересует, как проходила крымская «олимпиада футуристов». Я и не буду на ней акцентировать внимание. Мне интересно, как вели себя гости, олимпиадствуя на деньги бердянского поэта. Имеется в моем распоряжении на сей счет признание Игоря Северянина:
«Почти ежевечерне мы пили шампанское в „Бристоле“. Выпивали обыкновенно до шести бутылок, закусывая жженым миндалем с солью… Однажды мы предприняли автопоездку в Ялту. Когда уселись в машину, захотели на дорогу выпить коньяку. Сидоров распорядился, и нам в машину подали на подносе просимое. Дверцы машины были распахнуты, и прохожие с удивлением наблюдали, как футуристы угощались перед путем».
А вот еще о чем вспомнил в эмиграции король поэтов, как величали когда-то Игоря Северянина: «Перекочевав от Сидорова в отель, счета в котором оплачивал купчик, мы жили в одном номере — я и Владимир Владимирович. По утрам я требовал в номер самовар, булочки, масло. Маяковский меня сразу же пристыдил: «Чего ты стесняешься? Требуй заморозить бутылку, требуй коньяк, икру и прочее. Помни, что не мы разоряем Сидорова, а он нас: мы ему даем своими именами значительно больше, чем он нам своими купецкими деньгами». Я слушал Владимира Владимировича, с ним согласный. Однажды все же купчик не выдержал взятой на себя роли мецената и, стесняясь и краснея, робко указал нам на крупный счет. И тогда Володю прорвало: чего только он ни наговорил Сидорову!
— Всякий труд, — басил Маяковский, — должен быть, милейший, оплачен. Вы же голубчик, скажем открыто, талантом не сияете. И кроме того, мы разрешили вам выступать совместно с нами, а это чего-нибудь да стоит. У нас с вами не дружба, а сделка. Вы наняли нас вас выдвинуть, мы выполняем заказ. Предельной платы вы не назначили, так вот и потрудитесь оплачивать счета в отеле и вечерами в шантане, какие мы найдем нужным сделать. Вообще выдвиг бездарности уже некий компромисс с совестью. Но мы вас, заметьте, не рекламируем, не рекомендуем — мы даем вам лишь место около себя на эстраде. И это место мы ценим чрезвычайно дорого. И поэтому одно из двух: или вы, осознав, отбросьте вашу мелкобуржуазную жадность, или убирайтесь ко всем чертям!»
Между прочим, автору еще не написанных тогда поэм «Облако в штанах» и «Хорошо» было всего двадцать лет.
«Придется переменить фамилию вам»
Даже спустя годы Маяковский не простит Сидорову-Баяну «мелкобуржуазной жадности», введя в пьесу «Клоп» поэта-вора по фамилии Баян. Откровенно издевательски охарактеризовав его: «Чего писал — не знаю,
Пожалуй, за такое Маяковского следовало бы на дуэль вызвать и застрелить в шаге от барьера — пока он руку с пистолетом поднять бы до уровня глаз не успел. А потом пусть бы разбирались, почему выстрел грянул раньше положенного. Нервы сдали, можно было бы заявить.
Вадим Баян поступил иначе: он ограничился открытым письмом Маяковскому, которое обнародовала «Литературная газета» 22 июля 1929 года. Маяковский на протест Баяна, крайне возмущенного оскорбительным использованием своего псевдонима, ответил в свойственной ему манере: «Я оставлю моего „героя“ в покое, и придется переменить фамилию вам».
Надо было таки дуэль устроить!
В тему
Умер оклеветанный поэт, считавший, что его «золотые россыпи не хуже, чем у Маяковского», в Москве 29 марта 1966 года.
Похоронен на Ваганьковском кладбище.
***
Игорь Северянин — о Вадиме Баяне [автобиографический роман «Колокола собора чувств», 1923 год]:
Селим Буян, поэт Симферо,
Решил устроить торжество:
Он пригласил на Рождество
Меня, в поэзии эс-эра,
А Игорь, в очередь свою,
С улыбкой исхитро-бесовской
Собрал искусников семью:
Бурлюк, Игнатьев, Маяковский.
Игнатьев должен был доклад
Прочесть о новом направленье,
А мы — стихи, и в заключенье
Буян решил свой мармелад
Дать на десерт: «лирионетты»
И «баркароллы», как стихи
Свои он называл: лихи
Провинциальные поэты…
Все вместе взятое звалось
«Олимпиадой футуризма».
Хотя Буян был безголос,
Но в нем немало героизма:
Напудренный и завитой,
Сконфуженный и прыщеватый,
Во фраке с лентой голубой
Вокруг жилета, точно ватой
[В своих воспоминаниях потом Вадим Баян так ответил Северянину: «Он посвятил мне целую главу сплошной лжи, пьяных вывертов и сумасбродных утверждений»].
***
Из воспоминаний Эмилия Миндлина[«Необыкновенные собеседники»]:
«Однажды в редакцию явился человек лет сорока с хрящеватым вогнутым носом, очень тонкими губами и совершенно безволосыми женскими щеками. Увидев меня, просиял, без слов патетически раскрыл мне свои объятья. Я не поверил своим глазам. Вадим Баян!
В сборнике портретов, рисунков и плакатов, рисованных Маяковским, можно увидеть портрет поэта Вадима Баяна, сделанный в 1913 году.
Настоящие имя и фамилия этого человека Владимир Иванович Сидоров.
Не то в 1912, не то в 1913 году издательство «Вольф» в Петербурге выпустило его книжку стихов с тремя предисловиями — Иеронима Ясинского, Федора Сологуба и Игоря Северянина. Северянин писал о стихах Вадима Баяна: «Эти стихи напоминают мне прыжки на луне». Как это понимать, не знаю. Но, видимо, Северянин к Баяну благоволил. Возможно, что какое-то время благоволил к нему и Маяковский. По крайней мере, надпись на портрете Баяна, писанном Маяковским и подаренном им когда-то Баяну, гласит: