Апгрейд от Купидона
Шрифт:
Этот балбес принял успокоительное и просил прогулку, чтобы усилить его действие, а что в итоге затеял — крышесносный кросс! Мое здоровое сердце выскакивало из груди, голова — почти здоровая — шла кругом, а из потекших глаз лились слёзы — смеха: я была куда более сумасшедшей, чем он. Крэг хотя бы понимал свою невменяемость, а я-то честно считала себя разумной и уверяла натянутые нервы, что делаю все правильно. Смотрю в такие же мокрые глаза, трогаю такие же мокрые губы, стягиваю с мужских плеч такой же мокрый пиджак…
— Ксения… — повторяет Крэг почти шёпотом, пытаясь развязать морской узел моего шелкового
— И без чая…
Горячим был и поцелуй, которым я наградила освободителя моей шеи от удавки. И прижалась к нему всеми ненужными частями туалета, которые он пока с меня не снял. Но вот мужские пальцы скользнули под мокрый подол и, проверив на упругость резинку колготок, все же подняли платье к моим глазам. Но сколько бы я не стояла перед ним с поднятыми руками, готовая сдаться на его милость сию же минуту, Крэг не вылезал из-под мокрой ткани, решив для затравки высушить губами мне грудь. С очередным стоном мои руки упали ему на спину и потащили вверх рубашку, чтобы пуговицы пересчитали хозяину зубы, которыми он проверял на прочность мои стальные соски.
— Что же ты такая нетерпеливая… — вылез Крэг из плена собственной рубашки, пока я стягивала рукава платья с дрожащих рук. — Мы не пропустим рейс… Не бойся…
Я боялась за шею, которую он снова сжимал сильными руками, пока губы проверяли, насколько сильно врезались мне в плечи бретельки лифчика. Потом он все же пустил пальцы в обход моих плеч к лопаткам, и грудь, поднятая стянутыми вниз чашечками, наконец вздохнула свободно. Не дышали одни лишь ноги, но руки Крэга застряли на ягодицах, и он повёл меня за них вокруг стола, точно в танце, считая шажками свободное пространство, потому что мог видеть только мои ресницы, безжалостно терзая губы поцелуем.
— Мы не дойдём так до душа, — простонала я, проваливаясь носом в мягкую бородку. Это было абсолютно новое феерическое чувство экстаза: я впервые целовалась с бородачом.
— Я побреюсь утром, если скажешь, — прошептал Крэг, сметая мягким ворсом с блестящего камешка, застрявшего в моих ушах, звездную пыль. — Сейчас у меня дрожат руки.
— Поэтому ты не можешь снять с меня колготки?
В ответ его пальцы скользнули ниже, оттягивая влажную ткань с моего собственного ворса, не такого мягкого, зато влажного и зовущего — к действию.
— Ты забыла, что у меня есть ремень, а рук нет?
Его голос смеялся, а глаз я не видела, потому что не поднимала своих: взгляд сам собой сфокусировался на полученном задании. Я впервые раздевала Крэга. Да и вообще подзабыла, как расстегивать мужской ремень — Руслан носил шорты на резинке и в душ ходил без меня. Тяжелая пряжка ударила меня по руке — Ай-я-яй, куда ты лезешь?!
А я знала куда — к моей собственности на эту ночь и на всю ту вечность, пока не объявят посадку… До той самой секунды я заставлю этого сумасшедшего мужчину держать меня на седьмом небе… Он может, я знаю… Знаю о нем слишком много, даже то, о чем мечтала бы забыть! Почему нельзя временно положить голову на тумбочку и не думать о возможных последствиях этой ночи? Хотя плевать, что обо мне подумают: падать ниже в глазах некоторых уже просто некуда. Только взлетать выше, выше, выше, ещё выше… Это мои пальцы ласково поднимали то, что вытащили из черного трикотажа. И тянули к себе — ведь это мое и пусть весь мир подождет: весь деловой и весь мелкий, сплетнический.
— Суши…
Крэг даже не пытался произнести мое имя полностью и правильно. Ничего правильного в наших действиях не было. Да и то, что в итоге сорвалось с его губ, сорвавшихся с моих, больше походило на стон… Но мне его не жалко. Ну вот совсем… Ни капельки… Даже той капельки, которую я растерла между большим и указательным пальцами, точно волшебное зелье, дарящее крылья падшим ангелам. Но кто тут ангел? Свет мы так и не зажгли, двумя тенями вжавшись в темную стену.
— Суши, прекрати…
Вняв мольбе, мои руки поднялись ему на грудь, которую невозможно было поймать моими крохотными ладонями, так тяжело Крэг дышал. А у него руки были большими и сильными и наконец со всей силы или дури рванули вниз эти чертовы колготки. Они ещё продолжали висеть на одной ноге, а я уже висела на нем. Зарывшись носом в мои мокрые волосы, Крэг прошептал:
— Ты ледяная…
— Ты же знаешь, что это не так… — пыталась я отыскать его губы, но Крэг предпочитал говорить:
— Тебе нужно в горячий душ и виски в горячий чай.
— Тебя… Мне нужно тебя, — поймала я губами его подбородок, но не удержала, как и Крэг меня.
Он поставил меня на пол и отошёл, унося с собой тепло. Я со злостью сорвала колготки и тут же почувствовала на голове банное полотенце.
— Займись волосами, а я займусь другой твоей шевелюрой.
Ее не было, одна маленькая полоска — на один зубок, как говорится, но я не могла уже говорить, скручивая на голове дрожащими руками дурацкое полотенце в тяжеленную чалму, а Крэг тем временем с наслаждением, передавшимся мне в троекратном размере, разглаживал другие складки, воюя с собственными руками, которые мешали губам, пока к ним не присоединились мои пальцы.
— Крэг, пожалуйста…
Он отвёл мои руки в сторону и тут же сомкнул свои у меня под коленками, поднимаясь с пола вместе со мной, как с трофейной статуей. Нет, потолок по-прежнему высок и небо на нас не упало, чтобы проучить за смертные грехи… Нас приняла в свои объятия постель, в которой я утонула, как в пучине всемирного потопа. Покрывало быстро намокло, но Крэг не спешил поднимать головы с моего живота. Хоть подтягивай его коленками за наглые уши, и я почти сдавила ему голову, когда он наконец змеей прополз между моими набухшими сосками, к которым иногда поднимались его пальцы, точно к клавише «ввода», но больше он в меня ничего не вводил.
— Ты снова не спрашиваешь, как мы будем предохраняться, — выдохнул Крэг мне в губы пряный жар моего страстного желания скорее ощутить полное с ним единение.
— Я тебе доверяю…
И я потянулась руками к его напряженным бедрам.
— Настолько? Я же себя не контролирую… Ни в чем… Особенно в желании чувствовать тебя полностью… Впервые в жизни не ощущать резинку. Ты единственная женщина, которую я могу об этом попросить…
— О чем?
Я видела его в темноте так ярко, точно при свете дня. Его губы были приоткрыты, но с них не слетало ничего, кроме тяжелого дыхания. Оно передалось и мне, и я вдруг ощутила вес его тела или просьбы, которую он продолжал держать в себе.