Апогей
Шрифт:
— Войди. — Бросил он Франси, когда я так ничего и не сказала.
Он предпочел требованию просьбу? Ради меня? Что за нелепые подарки судьбы? Сегодня, случаем, не Рождество?
Обернувшись через плечо, я увидела Франси, стоящую по стойке смирно. Она была облачена во все черное и с коротким ежиком светлых волос напоминала солдата. Мне захотелось плакать. Потому что, увидев ее, я вспомнила прошлое, вспомнила свою беспечность и надежду на возвращение к старым-добрым денькам, к родителям. А теперь мне хотелось разрыдаться,
— Благодарю, господин Аман. — Пролепетала я, вставая и быстро идя в сторону двери.
Франси привычно придержала дверь, ожидая, пока я выйду. И уже в коридоре, ссылаясь на дальность расстояния и расстроенные нервы, я услышала:
— Не стоит, моя госпожа.
21 глава
Я рыдала. И мне было глубоко безразлично, что меня могут услышать: мы сидели в беседке на окраине усадебного сада, и этой иллюзии приватности было достаточно, чтобы истошно выть и кричать уже второй час.
К сожалению, причин вести себя так было слишком много.
Очевидно, Франси понимала меня, потому молчаливо и грустно следила за моими самоистязаниями. Словно в агонии умирала какая-то часть моей души, словно я прощалась со своей прошлой беззаботной жизнью раз и навсегда, словно внезапно пережила все потери разом.
Я проклинала себя, Кнута, Захарию, судьбу. Молила о карающей молнии. Просила, чтобы все чудесным образом оказалось кошмарным сном, от которого бы я тут же очнулась. Неся весь этот бред, я просто добивалась единственной цели — облегчить душу.
Получилось: изможденная и зареванная я в итоге легла на лавку, нагретую на солнце, мучительно закрывая глаза.
— Их нет… Франси… если бы раньше я почувствовала такую боль, они излечили бы ее одним своим видом. — Бормотала я сорвавшимся голосом. — Я бы посмотрела на Джерри, услышала нудные наставления отца, увидела недовольный взгляд Марты… мы не были идеальной семьей, но мне и не нужна идеальная. Мне нужна моя. А он отнял у меня их и еще заставил верить, что это сделали вы… А я не смогла его убить, когда узнала правду. Он все еще жив, Франси, все еще дышит… он выиграл. Да, он выиграл, я видела его взгляд… так не смотрит побежденный. Почему так происходит? Мне не понятно это… при всем уважении к небесам, я не понимаю…
Хранительница молчала, сидя напротив. Оказывается, она будет молчать еще около года, насколько я поняла по ее скудным объяснениям на бумаге.
Это было частью ее наказания, которое девушка называла несущественным. Помимо обета молчания, она подверглась пострижению налысо, что было позорным клеймом для любой женщины ее расы. В любом случае, она осталась жива, хотя господин Аман никогда не прощал откровенного неповиновения. А от той, которая уже допустила не одну ошибку?
Он оставил меня для вас. Я теперь принадлежу вам, и мое наказание в вашем ведении.
— Ты никому не принадлежишь! Ты не вещь! — Вскричала я, когда хранительница продемонстрировала мне блокнот с этими словами. — И чтоб… чтоб я больше этого не слышала! Они могли отнять у тебя право слова, но не душу.
Теперь я лежала, перебирая в памяти лучшие моменты прошлого и смотря в сводчатый купол беседки.
Франси взяла блокнот, начиная быстро писать.
Я бы отдала сейчас все, чтобы озвучить слова раскаяния.
— Тебе не за что извиняться. — Пробормотала я, отводя взгляд от бумаги.
Снова неистовый скрежет ручки о лист.
Два месяца вы были вынуждены жить рядом с тем человеком, подчиняться ему, верить в его ложь. И в этом только моя вина. Я думала, что оберегаю вас, а на самом деле толкала к краю пропасти.
— Не драматизируй, пожалуйста. Неужели ты думаешь, что не встреться я с тобой и избежала бы знакомства с ними?
Все равно… я умоляла господина Амана оставить меня в живых только для того, чтобы я смогла перед вами извиниться. Простите, если сможете.
— Ты не сделала ничего плохого, Франси… — Я заглянула в ее серые глаза и добавила: — Но если это так важно, то я прощаю тебя. Я совершенно на тебя не сержусь. Правда.
В наступившем молчании, я слушала умиротворяющий шелест ветра в листве и клекот птиц. Непозволительно спокойно.
— Почему я здесь? У меня будут брать кровь? — Она медленно качает головой, подтверждая мои догадки. — Тогда… кто я теперь, Франси?
Она молчит, конечно, и даже ничего не пишет. Считает, что все и так очевидно?
— Они все были правы… — Вспоминаю я местную прислугу. — Как проницательно с их стороны и как недальновидно с моей. Думала, меня-то это точно не коснется. Боже, а каково тебе видеть это снова. Словно кино, которое уже смотрел, да?
В наступившей тишине Франси вновь берется за ручку.
Господин Аман не похож на своего брата.
— Что это должно значит? Что мне очень повезло?
Судя по ее взгляду, хранительница имела ввиду совсем другое.
Она начала быстро писать, после чего подняла на меня взгляд, словно раздумывая, стоит ли открывать свои мысли.
— Давай. — Я протянула руку, в которую хранительница неохотно вложила вырванный листок.
Господин Каин — дамский угодник. Он внимательный и ласковый с женщиной, которую хочет получить. Глава не такой.
И я это уже давно поняла. Конечно, Аман был другим. Пусть внешне и нельзя было сказать, что глава намного старше своего брата, время, разделяющее их, оставило свой отпечаток главным образом в характере Амана. Он никогда не завоевывал, ему все подчинялось само собой. Он привык приказывать, а не просить. Присваивать, а не приручать. Но этой запиской Франси хотела сказать и еще кое-что: Аман не позволит играть с собой, как то было с его братом.