Апокалипсис 1920

Рудик Артем

Хотя, Феликсу всё это было не впервой. У него, такое чувство, будто бы всю жизнь ничего своего не было. Ну даже если и не всю жизнь, то те два года, что я с ним служу, так точно. Он всегда пользуется чужими вещами: живёт в конторе или у коллег; ездит на чужой лошади; да даже маузер на его поясе, на самом деле не его. Табельный пистолет он сломал и мне пришлось поделиться своим с товарищем, чтобы тому не прилетел очередной выговор с отстранением от службы. Мне не сложно, всё равно я больше предпочитал свой винчестер девяносто пятого года. И шашку, конечно.

–

Тебе очень повезло, что моя Парижская коммуна раньше была ломовой. – ехидно заметил я, ткнув товарища локтем.

– Опять начинается... Когда же тебе уже надоест корить меня за то, над чем я не властен?

– Так уж ты "не властен". Не уж то сложно наконец научиться верховой езде?

– Извини уж, не все рождены крылатыми гусарами.

– Я тоже им не был рождён, но всё же, в один момент стал.

– Тебя наверняка долго учили, прежде чем бросить на фронт.

– Куда там! Дали коня, шашку и рычажную винтовку – вот и всё обучение! А дальше уж было крещение боем.

– И что, предлагаешь к Будённому под Ростов записаться?

– А почему бы и нет? Там ты быстро освоишься.

– Как минимум потому, что ты тут без меня сломаешься и пойдёшь в разнос. Не хочу видеть это город в огне.

– Ну, один раз Москва уже переживала пожар подобного размера.

– Как бы не накаркать теперь.

На Пречистенке было необычно оживлённо. Коммуна ловко петляла между зевак и праздных прохожих. И чего их всех притащило в этот рассадник буржуазной нелепости?

– Сегодня Сретение Господне. Помниться, мы с семьёй когда-то праздновали.

– Значит, они все направляются к храму на Преображенке?

– Скорее всего. Думаю, там сегодня будет толпа.

– Уж явно не больше, чем на Сухаревской в выходной день.

– Ну, потребительство это тоже своего рода религия.

Мы остановились перед Доходным домом Рекка. Именно здесь мы должны были найти ассистента Шарикова. Спрыгнув с лошади, я подошёл к сидевшей у парадного входа старой овечке:

– Бабуль, скажи, ты же в этом доме живёшь?

– Да, сынок. С самой его постройки.

– Значит, наверное, знаешь, кто здесь живёт. Скажи, гражданин Павел Заречный в какой квартире обитает?

– Заречный... Заречный... – бабушка почесала затылок, а затем вдруг просияла, – А! Химик наш! Косматенький такой... Он в третьей квартире живёт, в одной из комнат. Не помню точно в какой. У него там лаборатория. Какие он в ней расчудесные свечи варит! К слову, о свечах... Он, кажется, хотел сегодня выйти к храму, поторговать, но что-то я его так и не видела на улице... Вы уж скажите ему, как увидите, что я бы купила у него сегодня свечей.

– Хорошо, я передам, как только мы с ним побеседуем.

– А вы не пойдёте на встречу с господом?

– Рано нам ещё на встречу с боженькой, бабусь. – сказал я и похлопал старушку по плечу.

Затем я подозвал своего товарища, и мы вместе вошли внутрь дома. Убранство там, конечно, было шикарным. Мраморные лестницы, стойка для галош, помпезный декор. Моя рука гневно сжалась на цевье винчестера, при мысли о том, сколько людей ютилось в душных и крошечных "коечных" при заводах, пока владельцы этих заводов бродили по просторным залам с высокими потолками.

Я и сам когда-то жил в царских бараках. Спал на кишащей клопами койке в тёмной и прокуренной комнате на двадцать человек. Мало того, что я работал большую часть суток на прилегавшем заводе, так мне ещё и приходилось приплачивать хозяину за тот рассадник тараканов и мокриц!

Нет, пожалуй, сейчас жизнь даже очень хороша. Да, трудно бытовать в условиях постоянной войны, но хотя бы не живу в бараке и не кормлю икрой толстопузого фабриканта. А все его хоромы, и хоромы ему подобных, теперь служат жильём для тех, кто ранее был лишён всего. Это единственная возможная судьба всех этих излишеств с лифтами, водопроводами и мрамором.

Мой товарищ с аристократическим прошлым, кажется, не разделял моего презрения к обстановке. Однако, всё же был не менее напряжён и мял в руках кобуру:

– Что-то мне здесь совсем не нравится. – произнёс Феликс, – Глаз болит, предрекая что-то плохое. Да и в целом этот дом какой-то нехороший. Прислушайся-ка...

Я навострил уши, но ничего не услышал. Абсолютно ничего.

– Тихо. Мертвенно тихо.

– Именно... Очень тревожно.

Мы стали медленно подниматься по лестнице. Доставать оружие, приходя в жилой дом, было не слишком профессионально, но и у меня теперь было ощущение, что скоро оно может нам понадобиться. Этакая чуйка сработала.

Вот мы на втором этаже. Третья квартира прямо перед нами. Её дверь распахнута. Внутри тихо. Мы осторожно зашли внутрь, взведя наши пушки. Прижавшись спиной к спине, мы медленно изучали одну комнату за другой. Ствол винчестера девяносто пятого медленно осматривал внутреннее убранство, опасаясь не заметить засаду за каким-нибудь сервантом.

Вскоре все комнаты были осмотрены. Все, кроме одной, которая была закрыта. Мы подошли к её резной двери. Я прижался ухом к деревянной поверхности. Внутри слышалось какое-то копошение и... рычание? Да, будто бы внутри заперли сторожевую собаку.

– Я думаю, он внутри. – шепнул я напарнику.

– И скорее всего, он нас ждёт. – произнёс он.

– Постучимся, вломимся или попробуем сделать всё тихо?

– Когда мы с тобой работали тихо?

Кивнув, я постучался в дверь и выкрикнул:

– Особый отдел ВЧК! Мы знаем, что ты там. Нас здесь много. Наши люди стоят и под твоим окном, и здесь со мной ещё целый отряд. Так что выходи с поднятыми руками, если не хочешь словить целую канонаду пуль!

Копошение внутри стало громче и отчётливее, да и рычание стало беспокойнее. Тем не менее, тот кто находился внутри явно стал приближаться к двери. Мне подумалось, что это хороший знак и шантаж сработал. Поэтому я отступил на шаг и приготовился садануть предполагаемому преступнику прикладом по голове.