Апокалипсис
Шрифт:
На улицах резвились счастливые и здоровые детишки, взрослые выглядели так, какими, я знал, они никогда не были в реальном прошлом Земли, когда люди жили простым хозяйством. Слишком красивые. Ухоженные. Правильные и здоровые.
«Пасторальный рай? — спросил я мысленно, — ты этим хотела меня удивить?»
«Не так просто, Гриша, — я почувствовал её задор и веселье, — это не рай. Это другой мир, который очень похож на прежний. Есть смерть и страдания. Есть борьба и отчаяние. Враги, друзья и даже войны».
Мы полетели дальше; поднялись над
«Но здесь у всех живых существ есть душа. Настоящая. Её существование не надо доказывать — каждый это знает. Тут смерть — это не конец; за ней всегда следует возрождение. И это не вопрос веры или какой-то абстракции. Тут каждый помнит свои предыдущие жизни. Помнит ошибки и достижения. Знает, что благородство, великодушие и прочие добродетели будут вознаграждены обязательно, если не в этой жизни, то в следующей. Тут есть расставания, но нет подлинных, необратимых трагедий».
Я подумал, каково это — жить, зная, что никогда не умрёшь по-настоящему. Что всегда будет продолжение. И даже у меня захватило дух.
«Интересно, — кивнул я, — но нет. Не сейчас, по крайней мере»
Я ответил. И впервые вдруг ощутил, что именно сейчас, в прошедший миг, вселенная разделилась. Какой-то Гриша остался в мире Гайи, где она — великая сила природы, дающая бесконечную жизнь в гармонии, а с ней — бесконечное развитие, которые приводит к подлинному пониманию сути мироздания. К тому, что границ нет, и возможно всё. И души этого мира окажутся там же, откуда когда-то я сам пришёл в закрытый и страшный мир Эльми.
— Слишком просто, — ответил я, снова стоя на обрыве, — хочу чего-то более прямого. Что ещё меньше напоминало бы прежнюю жизнь. Помнишь, почти всё человечество сейчас — это дети. Они очень гибкие. Готовы принять почти всё.
— Ты знаешь уже, что ты хочешь?
— Да, — кивнул я, — настоящего бессмертия. И более великих целей, которые мы пока что не можем представить.
— Ты же понимаешь, что на этой дороге есть множество вариантов. Кто-то из детей станет гениальным учёным, который научится копировать сознание людей в квантовые матрицы. Информации внутри компьютеров не будет нужны убивать друг друга.
— Но всегда возникнет соблазн бороться со скукой самым действенным способом, да? Симулируя всё это.
— Гриша, я предлагаю варианты, — рассмеялась Гайя, — их можно обсуждать бесконечно.
И я снова почувствовал, что какой-то мир ушёл в сторону. Там, где чистая информация даёт подлинное счастье.
— А что, если реализовать буквально — то, что было написано в древних книгах? Чтобы лев не жрал агнца, вот это всё? — спросил я, почти серьёзно.
— Я могу модифицировать земные организмы. Всё живое сможет получать энергию вакуума непосредственно. Брать атомы для построения своей структуры из окружающей среды, не трогая другие организмы. При этом они будут сохранять свой вид и образ жизни, как если бы по-прежнему были результатом миллионов лет жесткого естественного
— Интересно, — кивнул я, — но как быть с привычками и инстинктами? Лев захочет поймать ягнёнка не только потому, что будет голодным.
— Ну и пускай ловит, — Гайя пожала плечами, — если ягнёнок не будет чувствовать боли или бояться. И сможет восстановиться после любых ран. Тогда это станет просто весёлой игрой.
— Это очень странный мир получается, — заметил я неуверенно.
— Не без этого, — кивнула Гайя, — но разве он тем более не интересен?
И снова ощущение чего-то, ушедшего в сторону. Я грустно улыбнулся, мысленно помахав рукой «подлинному раю».
Помолчали.
Я чувствовал, как ветерок треплет мои волосы. Они, кстати, изрядно отросли за последние месяцы — времени подстричься не было совершенно. Я даже отпустил бороду.
Вздохнув, я опустился и сел на самом краю обрыва, свесив ноги над бездной.
— Никак не можешь определиться, да?
Я не ответил. Не было необходимости. Но спустя ещё пару минут всё же произнёс:
— Назад ведь никак не вернуться уже, да? Чтобы не было войны, и этого всего…
— Ты знаешь ответ, Гриша, — ответила Гайя, — всё имеет свою цену, даже в пространстве абсолютной свободы. Мы получили несчётное число возможностей жизни, но… в чужой мир можно вернуться только на чужих условиях. А это вряд ли устроит не только тебя, но и всех остальных.
— Я не уверен в этом… — конечно, я думал о Пашке и его маме. И о миллионах других детей, которые остались без родителей.
— Гриша, ты же сам понимаешь, да? — Гайя вздохнула, — с ними ведь не произошло ничего такого, чего уже не случалось несчётное количество раз. И что обязательно с ними случиться, даже если они вернуться. Там нет ничего вечного…
— …кроме бесценных мгновений, — ответил я.
— Верно, — согласилась Гайя, — и у Пашки они были.
— Это больно, — сказал я.
— Да, Гриша.
Снова молчание. Спешить нам было совершенно некуда.
— Ты должен понять. Пашка и другие — они сейчас совсем не те, что были тогда, — продолжила Гайя, — и, чтобы вернуться, ты должен убить их теперешних. Их больше не будет.
— Это тоже верно, — вздохнул я.
А потом случилось то, чего я очень хотел и боялся одновременно.
Мир снова разделился.
Этот вариант Земли вернулся туда, откуда с таким трудом вырвался. В пространство, где возможности ограничены логикой и законами физики.
Где-то не случилось обострение конфликта. Войска не бомбили мирные города, и брат не пошёл на брата.
Где-то мир разминулся на мгновение с катастрофой.
Где-то заканчивалась эпидемия ковида.
Где-то жизнь очень медленно и неохотно возвращалась к нормальности.
Там человеческая жизнь всё ещё стоила не больше, чем пылинка на ветру.
Но несмотря на всё там оставалось главное: надежда на жизнь и простое счастье.
Конец книги