Апологетика. Лекции
Шрифт:
безобразных. Есть разные теории, объясняющие что это за черта и почему люди ее приобрели. Но во
всех этих теориях общим является то, что сама красота – это просто случайная иллюзия, и нет такой
вещи как «прекрасное», в этом мире. Прекрасное – это лишь пробочный продукт происходящего в
нашем разуме. Как же это использовать в христианских диалогах с людьми? Я думаю, что пару вещей
здесь можно сказать.
Первое. Многие люди, независимо от того, христиане они или нет, найдут
невероятным. Возможно, у вас был подобный опыт. Многие люди, если они по какой-то причине
оставили Бога, чувствуют какую-то потребность в божественном, потребность поклоняться чему-то
иному. Отчасти люди заполняют этот пробел искусством или каким-то эстетическим восприятием. И
можем видеть людей, которые всю свою энергию, все свои силы вкладывают, например, в увлечение
музыкой или искусством или чем-то еще. Кьеркегор говорит об эстете как не просто о том, кто
стремится к удовольствиям, а о том, кто серьезно ищет красоту. И мы встречаем подобных людей,
которые достигают художественного совершенства. Очень трудно человеку, живущему в подобном
режиме, обратиться и сказать: «То, за чем я гонюсь, за чем я следую, это просто какой-то странный
продукт в моем мозгу. Ничего этого в мире нет». Иногда это очень полезно, и я думаю, что многие люди
находят это заявление невероятным. Это проблема для натурализма.
С другой стороны, христиане имеют достаточно естественное и понятное определение красоты.
Прекрасное есть в мире объективно, потому что Бог Художник и Он ценит красоту. Он вложил ее в мир,
– не важно, видят ее люди или нет. Я думаю, что есть замечательные созвездия во Вселенной, которых
мы никогда не увидим. И прекрасные коралловые рифы существуют в образовавшихся развалинах,
которые прекрасны, но никто из людей их не видел. Просто Богу они понравились, все эти
замечательные закаты, – и их миллионы просто для удовольствия самого Бога, кто есть Художник. И
если Бог ценит красоту в самом себе, то и в нас Он заложил способность к оценке прекрасного. И это
придает смысл самому феномену прекрасного, которого нет в натурализме.
И третьим в этой категории является понятие морали или нравственности, то есть объяснение того
факта, что какие-то вещи объективно хороши или объективно плохи. Натурализм здесь снова попадает в
тупик, пытаясь объяснить, почему нам внутренне присуще чувство нравственности. Оно очень похоже
на присущее нам чувство прекрасного. Первым нашим побуждением является сказать, что убийство –
это плохо. И не важно, если даже всё общество согласно с убийствами, всё равно убийство – это плохо, это всё равно ужасное зло. Нравственность не зависит от людей и от людского восприятия. Люди
зачастую заблуждаются относительно каких-то нравственных фактов, но это не меняет сути самих этих
фактов. Здесь проявляется наша естественная первоначальная склонность. Я думаю, что наши
размышления зависят от подобных идей. Нравственность должна противостоять нашим суждениям,
если она вообще должна функционировать. Это изначальная гипотеза. Нас нужно специально учить
тому, что: «Нет, нет, нет, нравственность это нечто меньшее, нравственность просто возникает через
человеческий опыт, нравственность это консенсус какой-то группы или долгосрочный консенсус всего
общества или нечто подобное природе».
Нравственность является проблемой для натурализма по нескольким причинам. Во-первых, точно так
же, как и красоту, мы не можем перевести язык нравственности на язык науки. Нет ничего в физическом
мире, из чего я мог бы вывести нравственные ценности. Если бы я, скажем, взял ружье и застрелил
Игоря (одного из Игорей, у нас масса Игорей здесь, но одного бы из них я застрелил), – то с точки
зрения науки мы, конечно, могли бы описать данную ситуацию. Мы могли бы описать физические
процессы того, как порох взрывается, как газ расширяется в стволе, как пуля вылетает из ствола ружья, как пуля набирает скорость и затем ударяет в мозг. Все эти вещи можно описать с научной точки зрения.
Но если вы составите полное научное описание этого события, то обнаружите ли где-нибудь в нем то, что всё это плохо и неправильно? И ответ, конечно, нет. Наука может вам всё рассказать о том, что
происходит, но ничего, буквально ни слова, о том, что делать хорошо и что плохо. Это просто
невозможно. Это совершенно другой проект, над которым философы бились гораздо дольше, пытаясь
прояснить, как же нам получить то, что должно происходить, просто из описания физического
устройства. И мы можем быть уверены в том, что сделать это невозможно.
Итак, если я натуралист, то придерживаюсь взгляда, что всё существующее на самом деле имеет
физическую природу. И, следовательно, я должен прийти к пониманию того, что нравственность на
самом деле иллюзорна. Но откуда же она берется? Современный натуралист, приверженец эволюции как
источника большинства феноменов нашего мозга, обратится к теории эволюции и скажет, что наш
взгляд на нравственность возник каким-то образом в процессе эволюции нашего мозга. В самом деле, Майкл Рус и Эдвард Уилсон – два американских эволюциониста, один философ, другой биолог, –
несколько лет назад написали статью, которая называется «Подход к социобиологии», где говорится