Шрифт:
Глава 1 «Сорок дней спустя»
Я помню, как умер. Никого в заполярном округе не удивишь снежной метелью в апреле и страшным гололёдом на дорогах, и многие водители пренебрегают правилами безопасности. Пренебрёг и я.
Честно говоря, я никогда не боялся смерти. Ради чего цепляться за место под солнцем, если оно уже не дарит тот тёплый свет из далёкого детства? Когда жизнь заключается в вечной борьбе с долгами и урчащим желудком, тебе остаётся лишь выживать, и смерть уже не кажется таким страшным явлением.
В
«Ладно, со следующей зарплаты возьму с рук», — думал каждый месяц, раскидав подачку работодателя по обязательным платежам. Квартплата, телефон, сеть, бензин, ремонт машины. На еду бы хватило. Хотя, к голоду привык с детства.
Музыка режет слух дешёвой акустикой, печка еле греет, все стёкла в машине давно запотели. Я потратил единственный выходной на мелочную подработку и тороплюсь домой, напрочь отключив инстинкт самосохранения. Во время обгона вахтовки выезжаю на встречную полосу и не успеваю перестроиться, а навстречу из-за поворота вылетает внедорожник. Его водитель наверняка, как и я, очень спешил домой.
Дождалась ли его семья, я так и не узнал. Удар, страшный грохот, и я перестаю чувствовать холод. Так и сижу, свесив руки и уткнувшись щекой в смятый руль. Не пошевелиться, ни рукой, ни пальцем, но, заключённый в собственном теле, я ещё могу соображать.
К машине подбегает мужчина в синем пуховике с эмблемой Норильского Никеля и пытается открыть мятую дверь. Я смотрю на него и жду помощи, но по выпуклым ошарашенным глазам понимаю — мне не помогут. Я мёртв.
Он лезет в карман за сотовым. Сейчас приедет ДПС, скорая, труповозка… Я понимаю это. Полиэтиленовый мешок, морг, могила. Вот и всё.
И тут за его спиной возникает женщина. Она стоит, босая, в лёгком чёрном платье, точно на пляже, невозмутимая и прекрасная. Порывы ветра и виляющий зигзагами снег не касаются длинных угольных волос. Женщина смотрит на меня, как на близкого друга, вытягивает длиннопалую руку и манит к себе.
Мне не страшно, наоборот, хочется пойти за ней. И едва я осознаю это, как некая сила перемещает меня куда-то в пространство, откуда я вижу своё покалеченное тело в смятой машине.
А потом забвение. Пустота.
Сколько прошло времени? Не знаю, но вдруг начинаю ощущать… себя! Ощущаю, что я есть, и даже могу двигаться. Вокруг полный мрак.
Я делаю рывок и прохожу сквозь неощутимую преграду. Солнечный свет не ослепляет, от ветра не становится холодно. Небо чистое, снега уже почти нет, по земле тянутся покрытые льдом лужи. Теперь понятно, что с момента моей смерти прошёл, по крайней мере, месяц или чуть больше. В нашем северном городе так выглядит конец мая.
Передо мной могилы. Я на кладбище Голиково.
Оборачиваюсь и вижу унылый чёрный колумбарий. Меня не похоронили, а кремировали, что неудивительно в условиях вечной мерзлоты, где даже дома построены на высоких сваях. Интересно,
«Баланецкий Никита Андреевич 22.11.1987 г. — 13.04.2009 г.»
Печально. Дата рождения и дата смерти. А вся жизнь в крохотной чёрточке между ними. Как бы то ни было, я вернулся. Пусть и непонятно, зачем.
На мне всё та же одежда, в которой я погиб. Чёрные джинсы, серый свитер с молнией на воротнике и лёгкая ветровка. Я снимаю её и не чувствую никакой разницы. Ни тепло и ни холодно. Надеваю обратно и иду в сторону крематория, к остановке. Как удобно — морг, ритуальный зал, крематорий и здесь же кладбище, далеко ходить не надо. Как быстро от меня избавились.
Холодный ветер то стихает, то обдаёт резкими порывами. Забавно. Он не теребит одежду и волосы, не бьёт по лицу. Я есть, но меня в каком-то смысле и нет. Или наоборот. Какая странная аллегория!
На остановке мне попадается пара пенсионеров. Мужчина и женщина трясутся от холода и прячут лица под капюшонами, а на меня не обращают ровно никакого внимания, хоть я и стою возле них довольно долго. В конце концов, холод берёт верх, и старики уходят в тёплую будку, а я ещё долго смотрю им вслед, думаю и решаю попробовать.
Подхожу к двери и берусь за ручку. Наверняка металл холодный, но мне он кажется комнатной, какой-то нейтральной температуры. Я медленно тяну на себя, однако ручка плавно поглощает мои пальцы и извергает их с другой стороны, будто бы является голографическим изображением. Что, в принципе, и следовало ожидать.
Далее без всякой цели направляюсь в сторону города. Всегда любил ходить посреди дороги, не опасаясь машин, и не упускал случая, когда перекрывали проезд на время больших праздников. Обычно дети гоняют по дорогам на велосипедах, взрослые прогуливаются компаниями, я же всегда шёл один. Просто гулял и наслаждался временным снятием хоть одного запрета.
Вдоль по обочинам тянутся ряды гаражей, свалки и груды мусора. Вместо соли твёрдый снег посыпан гранулированным чёрным шлаком, а в тех местах, где снег уже растаял, землю с весенней травкой заменяет серый гравий. Живописных пейзажей здесь нет и никогда не было. Хочешь получить кусочек природы — уезжай далеко за город, в потравленную газом тундру, и радуйся тому, что есть.
Ещё издали я замечаю автобус и продолжаю идти навстречу, не замедляя шага. Между нами уже десяток метров. Метр. Лобовое стекло прямо перед лицом. Погружение, точно в воду. Кабина водителя, салон с тремя-четырьмя скучающими пассажирами, — причём пол проносится сквозь мой живот — выныривание, и снова улица. Ничего так.