Апостолы Революции. Книга первая. Лицедеи
Шрифт:
– С чего ты взял, что он захочет искать ее? – с сомнением спросил Барер. – Да и с какой стати ему ставить меня в известность о результатах своих поисков, даже если они увенчаются успехом?
– А это уже твоя забота – заставить его искать барышню и поделиться с тобой результатами своих усилий. Единственное, чего тебе не стоит ему сообщать, так это того, что подпись на постановлении об ее аресте поставил кто-то из членов Комитета общественного спасения. В противном случае, Давид откажется помогать. Он не станет впутываться в чужую игру, можешь мне поверить.
Барер молчал. Эта идея при всей своей первоначальной абсурдности казалась ему все более привлекательной. Во всяком случае, она была более безопасной для Элеоноры, чем первое
– Ну так как? – нетерпеливо поинтересовался Великий инквизитор. – Ты готов принять этот вариант?
– Думаю, да.
– Вот и прекрасно. Завтра ты поговоришь с Давидом, и будем считать дело решенным.
– Возможно, я увижу его на сегодняшнем заседании… – предположил Барер, но Вадье перебил его.
– На это можешь не рассчитывать. Давид – натура творческая, не то что мы, кабинетные крысы, – короткий смешок вырвался из его уст. – Ночными заседаниями он себя утомлять не любит. Так что разговор с ним придется оставить до завтра. А сейчас давай пошлем дела в черту. У нас есть еще пара часов. Посвятим же их приятной беседе и отменному вину. Послушай, что я буквально за минуту до твоего прихода вычитал у Геродота…
Барер изо всех сил старался поддержать «приятную беседу» о Геродоте и греческой истории, которые так увлекали Вадье, но мысли его были далеко, в особняке Жака Луи Давида, где завтра ему предстояло разыграть безупречную дипломатическую партию.
4 вантоза II года республики (22 февраля 1794 г.)
Заседание Конвента подходило к концу. Последний оратор покинул трибуну, сопровождаемый привычным гомоном с депутатских скамей, где в полный голос шло обсуждение только что выслушанной речи, парижских новостей, предстоящего заседания Якобинского клуба и меню будущих ужинов. Обсуждались громкие аресты, театральные премьеры и наряды дам полусвета. Звон колокольчика председателя сообщил об окончании заседания, и голоса усилились, зашуршали бумаги, собираемые в портфели, послышались прощальные выкрики. Депутаты потянулись к выходу.
Покинув Тюильри и оказавшись во дворе Карусель, Сен-Жюст глубоко втянул февральскую прохладу и поморщился под робкими лучами февральского солнца. «И откуда оно только взялось?» – пронеслось у него в голове, но мысли тотчас же вернулись к анонимному письму, лежавшему в кармане. Он снова, в который раз, взглянул на красивые прямые строчки. Странный почерк, подумал он, такой ни с чем не спутаешь: слишком округлый, слишком прямой, ни мужской, ни женский. Кому понадобилось разоблачать его перед коллегами? Нет, не так. Вопрос надо ставить иначе: кто мог разоблачить его перед коллегами? кто мог знать, что королевские драгоценности находятся у него? Он думал об этом все пять часов заседания и снова вернулся к неспокойным мыслям сейчас, спеша домой по многолюдному городу, то и дело натыкаясь на прохожих. Он перебирал один вариант за другим, не отказываясь от самых невероятных и абсурдных ситуаций, и каждый раз, словно бродя по заколдованному кругу, приходил к одному и тому же заключению: угроза исходит от его собственного агента, единственного, посвященного в историю с драгоценностями.
В конце концов, что Сен-Жюсту было известно об этом человеке?
Он появился на пороге его квартиры четыре месяца назад, сразу же после доклада Сен-Жюста, учреждавшего во Франции революционный порядок управления, представился другом республики, сказал, что служил в королевской полиции, а после провозглашения республики захотел служить нации. Признался, что долго не мог определиться, к кому наняться на службу, не желая служить амбициозным политикам, заботящимся лишь о собственной выгоде. На предложение Сен-Жюста отправиться в Комитет общей безопасности он ответил горячим протестом, заявив, что обладает неопровержимыми доказательствами связей некоторых из его членов с роялистами. Эти слова немедленно доставили ему симпатию Сен-Жюста, который стал время от времени обращаться к таинственному посетителю с поручениями. Постепенно необходимось в нем возникала все чаще. Очень быстро Сен-Жюст убедился, что для бывшего полицейского не было ничего невозможного. Требуемые им вознаграждения были велики, но работа выполнялась отменно, так что Сен-Жюст безоговорочно платил из секретной кассы Комитета общественного спасения, к которой имел доступ и которая предназначалась как раз для подобных целей. Связь с агентом он осуществлял посредством записок, которые отправлял с посыльным на адрес связного, который ежедневно встречался с доверенным лицом бывшего полицейского и передавал ему полученную на его имя почту. Ни настоящего имени, ни адреса самого агента Сен-Жюст не знал. Откровенно говоря, он не знал о нем ничего, кроме того, что тот сам счел нужным о себе сообщить. Впрочем, преданность свою он доказал на деле. Да и зачем ему отрубать кормящую руку? К тому же риск разоблачения неоправданно велик. Нет, покачал головой Сен-Жюст, поднимаясь в свои апартаменты, письмо написано не агентом: он не настолько глуп, чтобы действовать так нелепо. А вот его помощь в поиске автора может оказаться бесценной. Хотя, усмехнулся Сен-Жюст, для него все имеет свою цену.
Агент явился с первыми сумерками, вызванный запиской, которую Сен-Жюст отправил еще из Конвента. Он, как всегда, по-хозяйски разместился в кресле у камина и выжидательно посмотрел на депутата.
– Это объяснит цель твоего визита, – сказал тот, протягивая ему анонимное письмо.
Посетитель пробежал глазами по строчкам и поднял вопросильный взгляд на Сен-Жюста, внимательно следившего за ним, полуприсев на край стола.
– Что скажешь?
– У тебя есть идеи, кто бы это мог быть? – спросил гость.
– Есть, – ответил Сен-Жюст, не спуская с агента острого взгляда. – Ты.
Бывший полицейский посмотрел на шефа снизу вверх и прищурился.
– Логично, – невозмутимо проговорил он. – Настолько же логично, как и глупо.
Сен-Жюст удовлетворенно кивнул, словно ждал именно такого ответа.
– Я сказал себе то же самое, – признался он. – Но проблема в том, что ты единственный, кому известно, что камни находятся у меня. Согласись, факты говорят не в твою пользу.
– Они вообще ни о чем не говорят! – небрежно бросил гость, швырнув письмо на стол. – Не вижу причин, почему кто-то не может так же выследить меня, как я выслеживал шпионов по твоему приказу.
– Потому что твоя работа заключается в том, чтобы не оставлять следов. И мне лучше, чем кому-либо другому известно, насколько хорошо ты выполняешь свою работу.
Комплимент заставил агента улыбнуться.
– Допустим, – согласился он. – Впрочем, никто не застрахован, никто… – он задумался на несколько секунд, а потом произнес твердо, тоном принявшего решение человека: – Я найду автора и узнаю, чего он хочет.
– Мне и без того известно, чего он хочет, – Сен-Жюст начал терять самообладание. – Скомпрометировать члена Комитета общественного спасения, нанести удар по репутации председателя Национального конвента. Разве не этого добиваются подосланные Питтом шпионы? Разве не в этом состоит общий план всех заговорщиков, замышляющих против республики? И тут мы сами преподнесли им подарок: драгоценности Бурбонов у Сен-Жюста! О чем ты думал, опустошая карманы этого ублюдка и притаскивая мне его барахло? Откуда ты знаешь, что за тобой тогда никто не следил?
Он мерил комнату широкими шагами, запустив ладонь в волосы. Агент все так же сидел, развалившись в кресле и подперев щеку рукой. Его задумчивый взгляд был устремлен на темный прямоугольник окна, за которым виднелись освещенные окна дома напротив.
– Тебе знаком этот почерк? – спросил он наконец.
– Нет, – покачал головой Сен-Жюст. – Если бы я хоть раз увидел его, то непременно запомнил бы. Постой! – он резко обернулся. – Ты полагаешь, что это кто-то из моего окружения? Кто-то, кого я знаю и кто знает меня? Тогда что ему помешало прийти в Комитет и разобрачить меня? К чему это письмо? К чему такой риск?!