Апозиопезис
Шрифт:
Данил лишь покачал головой.
— Быть может, я еще бы и поверил, что хорошо продаются турецкие булочки, как их там…
— Питы.
— …фаршированные жаренным мясом, как же его…
— Кебаб. Вот только, уважаемый мой, — тут торговый атташе Османской Империи махнул рукой, — турецкую еду в Варшаве никто и никогда не купит! Бизнес совершенно проигрышный [43] . Зато мандолины, я вам говорю!.. Поляки — очень музыкальный народ, а русские — так еще больше.
43
Н-да, поглядел бы Бурхан Бей на улицы современных европейских городов. Как не кебаб, так шаверма (она же шаурма)… — Прим. перевод.
— Это вовсе не шпион, а идиот, — резюмировал про себя инженер. — С убийством ничего общего, хотя…
— А вы не продали подобного рода инструменты Варшавской Опере? То есть, я хотел сказать, оркестру, что играет в Большом Театре, — задал он хитроумный вопрос.
— Это секрет! — поднял руки турок, защищаясь. — Не скажу, сколько и кому продал, просто не могу, уважаемый.
Данил кивнул. Нужно будет каким-то образом передать Генриетте, чтобы она проверила, не было ли у оркестрантов, которые играли в тот несчастный вечер, новых инструментов. Следовало бы еще перетряхнуть все музыкальные лавки и склады в городе. Товар, распространяемый этим турком, может быть смертельным оружием. Чем-то вроде бомбы с часовым механизмом запала.
И он дружески усмехнулся своему товарищу по несчастью.
— Так вы у нас любитель музыки, или же бизнес с инструментами — это часть вашей работы, навязанной сверху?
— По-разному бывает, — Бурхан Бей пожал плечами. Его маленькие черные глазки блестели бдительностью. — Приезжаю в новое место, знакомлюсь с территорией, обычаями и потребностями, после чего пытаюсь установить такие деловые отношения, которые принесли бы моей стране выгоду. В Бразилии я торговал рабами, в Африке — пряностями и опять же рабами, из Китая привозил в Европу опиум [44] и рабов, во вторую же сторону возил ковры и меха. В России пытаюсь торговать южными фруктами, верблюжьей шерстью и инструментами. У меня имеется коммерческое чутье, знаю, чего можно продать. Так что никто из моих начальников в Константинополе мне ничего не навязывает, господин офицер.
44
А вот в нашей реальности Европа ввозила в Китай из Индии громадные количества опиума, вывозя взамен серебро, фарфор, чай и шелк. — Прим. перевод.
— Офицер? Да я даже и не солдат, — буркнул Данил.
— Ой, только не надо шутить. Ведь это же продолжение допроса, так? — усмехнулся турок. — Очень хитро, господин капитан! Переодеться в заключенного, а вдобавок загримироваться под трупохода. Вроде бы и товарищ по камере, обиженный и озябший, так что намного легче будет сдружиться и потянуть за язык. Поздравляю вас, майор эффенди, прошу прощения, полковник эффенди!
Довнар глянул на турка исподлобья и помрачнел. Он и не знал, чего о том думать. Быть может, он и вправду был купцом-неудачником, а никакой не террорист! Ну, и как тут разберешься…
Следственный агент Пятьдесят Второй, сидящий на нарах в соседствующей камере, отвел от стены медную врачебную трубку, соединенную проводом с его ухом, и потянулся к телеграфному аппарату. Длинные железные пальцы механического жандарма, с помощью гальванизации покрытые блестящим никелем, захватили передающий ключ и начали молниеносно выстукивать стенограмму подслушанного разговора. Пятьдесят Второй прекрасно знал двенадцать языков, слух был только-только после техосмотра, так что агент не пропустил ни словечка.
Через период времени, более краткий, чем один удар сердца, на письменном столе в Королевском Замке приемное телеграфное устройство начало распечатывать запись разговора на перфорированной ленте. Ленту взял в руку полковник Александр Иванович Кусов и начал читать, свободной рукой поглаживая усы. После того он аккуратно оборвал ленту и вклеил ее в книгу допросов и подслушиваний бесед подозреваемых. В конце концов, он закрыл книгу, на обложке которой кто-то каллиграфическими буквами вывел: «Материалы дела «Апозиопезис», книга первая, диалоги».
Варшава, 13 (25) ноября 1871 г., полдень
По лбу Генриетты стекал пот, на нем появились набухшие жилы, все лицо сделалось кроваво-красного цвета. Девушка, глухо рыча, скалила зубы, но делала очередные отжимания.
— Триста восемь, триста десять… триста… Черт! Просчиталась.
Девушка упала на пол и какое-то время лежала, тяжело дыша. Спортивные, доходящие до колен панталоны несколько мешали растяжке и обтягивали попку, но тут не было ничего удивительного: последний раз она надевала их несколько месяцев назад, а за этот период гражданской жизни немного поправилась; то тут — то там округлилась. Теперь нужно было сальце вновь превратить в твердые, словно камень, мышцы.
Генриетта схватилась на ноги, проведя короткое сражение со слабостью, и несколько раз обежала комнату по кругу, размахивая руками, словно крыльями мельницы. Кроме панталон на ней была только легкая сорочка, которая сейчас пропиталась потом и лепилась к телу. Теперь девица остановилась перед повешенным посреди помещения наполненным песком кожаным мешком и начала наносить ему бешеные удары, уклоняясь одновременно от ударов партнера-тени.
— Правой, левой, удар ногой. Раз два, удар ногой! — повторяла она про себя, бомбардируя мешок градом ударов. — Вот тебе, урод, на… получи…!
Так она какое-то время скакала вокруг мешка, будто на пружинах, пока, наконец, не оперлась о стену и сползла по ней на пол, где и сидела, вытирая заливающий глаза пот. У нее болел бок, на котором расцвел фиолетовый кровоподтек, напоминало о себе плечо с не столь импозантным синяком, но это были всего лишь единственные телесные повреждения, оставшиеся после стычки с уличными бандитами. И ничего особенного, она не должна обращать на них внимания, это недостойно чести прусской юнкер-девицы.
— Панна Геня, у вас все хорошо? — постучала в двери хозяйка.
— Все в самом замечательном порядке, Яся, — с трудом выдохнула девушка.
— Я тут боялась, что вы с кем-то деретесь, такой шум…
— Это только упражнения.
— Чайку, может? И кусочек пирога с вареньем?
Генриетта уже собралась было с жаром согласиться, как прикусила язык.
— Нет, — жалобно вздохнула она. — Кружку огуречного рассола и миску с холодной водой, чтобы помыться.
Хозяйка ушла, бурча себе что-то под носом: что-то про умственные болезни и про то, что мужика нет… При этих последних словах перед глазами Генриетты встал красавчик — полковник Кусов. Элегантный, необыкновенно очаровательный, он должен был быть родом из богатой семьи и получить качественное образование. Безупречные манеры, прекрасное владение немецким и французским языками, поведение и манеры, а ко всему этому — очень мужская решительность и с трудом скрываемая брутальность. Вау! Истинная конфетка! Урожденный предводитель, нуждающийся в сильной женщине рядом с собой. Наверняка его ожидает блестящее будущее на службе Империи, а со временем — наверняка и губернаторство в какой-то провинции, и в конце концов — пост в Государственном Совете или должность при царском дворе. Женщина, которую он выберет, обязана быть сильной личностью и необычной красавицей, чтобы удержать кого-то такого и навечно сохранить его любовь.