Арабский кошмар
Шрифт:
Мамлюк уже повернулся лицом к павильону султана, боек его молота покоился у него на ладони. Раздался звук трубы, мамлюк резко повернулся и опустил молот на коленный сустав христианки. В поблескивающем разогретом воздухе Бэльян неправдоподобно отчетливо услышал и звук дробящихся костей, и свист, который прокатился по толпе. Молот вновь и вновь поднимался и опускался, с воинской точностью поражая суставы Катарины. Направляемое рукой палача, завертелось колесо. У Бэльяна закружилась голова, он покрылся потом и поднял руку, чтобы вытереть лоб. Но сделав это, он понял, что прикован ручными кандалами к старику. Он услышал голос:
– Настал твой черед.
Потом его схватило сзади что-то мягкое и противное.
Его трясла Зулейка. Он находился в
– Страшный сон.
– Но здесь ты в безопасности – правда, только здесь. Дурной сон подобен акту содомии, совершенному над тобой незваным гостем. Его лучше забыть.
Пауза. Что-то было не так, он это знал. Она спрашивала его имя. Как его зовут? Он поежился от страха и проснулся на крыше караван-сарая. По крайней мере на сей раз, подумал он, пробуждение настоящее. Повсюду была кровь, лившая у него изо рта и струившаяся из носа. Вейн тряс его одной рукой, пытаясь разбудить, а в другой держал платок, который прижимал к его носу, пытаясь остановить кровотечение.
– Хорошо, что на сей раз за вами присматривали. Как только прекратится кровотечение, мы должны отправиться к Кошачьему Отцу. Я не отходил от вас с тех пор, как мы вернулись в караван-сарай.
Бэльян силился вспомнить. Вейн продолжал:
– Кошачий Отец вас не разочарует. Должен сказать, я некоторое время был его учеником.
Кошачий Отец принял их, полулежа в куче подушек на крыше своего дома. Он ждал их, но совершенное накануне однодневное паломничество изнурило его, и, пока Вейн описывал симптомы, он почти не пошевелился, лишь постепенно смыкая веки. Плешивый и истощенный, с косматой седой бородой, он безвольно опустил руки на колени и запрокинул голову, обратив к небу отрешенное лицо. Когда же он ненадолго повернулся, чтобы рассмотреть Бэльяна из-под полуприкрытых век, лицо его не придало последнему уверенности; оно было необычайно гладким, с хорошей кожей, так туго натянутой на плоских местах, словно череп обшили шелком. По груди и ногам его ползали откормленные кошки – египетские кошки с узкими клинообразными мордами, а одна спала у него на плече.
Он заговорил с Вейном, и Вейн принялся отрывисто переводить его слова Бэльяну. Диагноз ставился неторопливо, с перерывами на многочисленные вопросы о манерах Бэльяна, его привычках и убеждениях. Казалось, старик почти уснул, пока выносил свое суждение. Болезнь была из тех, коими нетрудно заразиться в такой жаркой стране, но лечению поддавалась с трудом. Требовалось некоторое время.
– Но завтра я должен быть у давадара.
– Лучше послезавтра. Он говорит, что одну или две ночи вы должны провести в его доме. Будете его гостем и пациентом.
– Завтра я должен идти в канцелярию давадара за визой для посещения монастыря Святой Катарины в Синае. Я не могу слоняться без дела в Каире.
– Зачем вам в монастырь Святой Катарины? Там же ничего нет. Одни засохшие останки. Прах и песок. Песок и прах, да грязные, невежественные монахи.
Настойчивость Вейна только подействовала Бэльяну на нервы.
– Я обязан сослужить святой Катарине эту службу. Она спасла мне жизнь при осаде Артуа. Я дал ей клятву, которую, как христианин и джентльмен, должен исполнить.
– Зачем же непременно идти в канцелярию давадара за визой? Вы больны, и для исполнения вашей паломнической клятвы вполне достаточно одного намерения. Святую Катарину вы сможете посетить во сне, а быть может, и она вас посетит.
По спине Бэльяна медленно пробежал холодок. Он уже сидел в тени. Старик начал что-то тихо насвистывать себе под нос, явно закончив разговор. Глаза его закатились, и показались подрагивающие белки, слабые руки тряслись, как будто он играл на невидимой мандолине. Вейн продолжал:
– Если вы будете каждую ночь подобным образом истекать кровью, то умрете, так и не добравшись до горы Синай. Только в большом городе вроде Каира можно отыскать такого человека,
Отец ухмыльнулся, и Бэльян решил, что они оба шарлатаны. Вейн продолжал:
– Он превосходный специалист по рецидивирующему кошмару, бессоннице, сомнамбулизму, каталепсии, кататонии, разговорам и пророчествам во сне, ночным выделениям, энурезу, святотатственным снам и восьми категориям сновидений, которые осудил и запретил Ихван аль-Сафа.
– А со мной что стряслось?
– Ничего из вышеперечисленного.
Нарочито таинственная парочка, Вейн и Отец, пристально смотрела на него.
– Кошачий Отец спросил, не желаете ли вы осмотреть дом?
Бэльян кивнул в знак согласия.
– Тогда спустимся вниз.
Поначалу Бэльян не мог понять, почему им захотелось показать ему дом, ибо там едва ли имелось что-либо заслуживающее внимания. Здание было, безусловно, большое; оно высилось над соседями по кварталу, но все пустующие комнаты с желтеющей штукатуркой на стенах очень походили одна на другую. Вейн объяснил, что все там фактически едят и спят где пожелают. Лишь в немногих комнатах была хоть какая-то мебель, да и та самого рудиментарного свойства: низкие деревянные столики, разбросанные в беспорядке валики от подушек и в одном месте – подставка для Корана. Они пересекли прохладный, темный внутренний двор, обсаженный кипарисами, но там попахивало отбросами. Мимо торопливо прошла закутанная в многочисленные одежды служанка. Они заглянули в комнату для варки кофе с ее конусообразными кусками сахара высотой в человеческий рост; миновали громадную мандару – гостиную – с высохшим фонтаном в центре потрескавшегося мозаичного пола. Пока они продолжали свой осмотр, заходя в пустующие кладовые и непонятного назначения комнаты, Бэльян осознал, что чувствует легкое недомогание; он ощутил резь в глазах и тяжесть на сердце. Он решил, что ему совсем не хочется ночевать в этом доме. Даже днем обстановка там была довольно гнетущая. Молочные стекла окон впускали внутрь грязновато-желтый свет, который струился на закопченные стены и заставлял лица мерцать и подрагивать в их сомнительном просветлении. По полу бегали тараканы; Кошачий Отец больше не производил впечатление полумертвого от истощения человека, каким казался во время консультации, и с удовольствием демонстрировал свое проворство, вприпрыжку давя насекомых босыми ногами. Гарем им увидеть не довелось. На крыше были разложены на просушку травы и неслышным шагом ходила, расстилая выстиранное белье, привлекательная берберская девушка. С крыши Бэльян смог взглянуть на улицу, по которой они пришли, и заметил, как некий человек, входя в дом, плюнул через левое плечо; это казалось не презрительным жестом, а скорее установленным ритуалом.
Лишь когда они вновь спустились во двор, Бэльян начал понимать, что там имеется кое-что интересное. За углом, близ двора, находилась аптека – отделанная кафелем беседка с устроенными на небольшом расстоянии друг от друга нишами в стенах. В нишах, в запечатанных кувшинах или завернутая в листья, располагалась поразительная коллекция кореньев, трав и порошков: белая чемерица, от которой люди умирают, захлебнувшись собственной рвотной массой; черная чемерица, которая очищает кишечник приступами опасных конвульсий; мандрагора, сонное снадобье; чеснок, вызывающий меланхолию; кат для возбуждения нервной системы; кола, приводящая к бессоннице; опиум для сумеречного состояния; барш, душистая паста для нанесения на зубы; сорок девять плодов дерева заккум; потогонный кумин; змеиный воловик, увеличивающий объем сердца; жевательные морские водоросли; бальзамин; фенхель; длинная сыть; асафетира; серая амбра; пилюли из паутины; илиастра; банж и златоцветник. Кроме того – страусиные перья, зубы нарвала и сережки хмеля.