Арахно. В коконе смерти
Шрифт:
«Куда еще?» – недовольно спросил Антон, поднимаюсь, однако, на ноги и шаря рядом с собой в поисках скинутых сапог. Спросил мысленно, орать в ревущем бедламе было бесполезно.
«Куда, куда!» Из легкомысленного жеста проводника следовало: на тот берег.
«Сумасшествие! – подумал Антон, судорожно натягивая на ногу воспоминание о носке. – Вода – градусов восемь. Форменное сумасшествие!»
Сначала проводник повел его вдоль берега. Миновали один зал, другой. На границе с третьим – остановились. Рев потока в этом месте, на слух почти оглохшего Антона, достиг апогея, а водяная пыль насытила воздух до консистенции густейшего тумана, сделав его почти непригодным для дыхания. Что бы это значило? Водопад?
Антон
Вжик-вжик-вжик.
Да, водопад. Очередной зал оказался метров на пять ниже чем тот, где находился Антон. Вода обрушивалась вниз с ужасающей мощью, разбивалась о камень и взмывала в высоту миллиардами мельчайших брызг, после чего опять собиралась в поток и заполняла новое русло. Но перед самым изломом, прежде чем ринуться в бездну, стремительный поток, должно быть, для пущего эффекта, избавлялся от всего лишнего или, чтоб уж не изменять изысканному стилю, скажем: наносного. А нанесла безымянная река немало. Целый глыбовый завал воздвигся поперек русла, вода подныривала под него, и огромный курган из валунов и камней, весь мокрый от брызг, все-таки оставался по большей части над бурлящей поверхностью. И если хорошенько постараться…
Вжик-вжик-вжик.
Да, можно попробовать.
Антон еще раз попросил прощения, теперь – за недоверие.
Что ж, он готов. Как учили, без страховки и каскадеров. Но все-таки – немножечко – со светом, хорошо? Без света тут и черт ногу, и ангел голову, а уж простой человек наверняка и то, и другое… Ну так как, о'кей? Или как там у вас, уи? Смешно, как поросята повизгивают, уи-уи… Ты только не обижайся, ладно? Поросята – это же полезные зверушки. Они трюфеля ищут. Под землей. Ты не думай, я свет не буду сильно включать. Так, вжик-вжик и готово.
Загрузив голову подобной успокоительной и непонятно к кому обращенной галиматьей, Антон медленно и осторожно двигался по шатким и очень скользким камням. Прежде чем ступить на камень, проверял его устойчивость носком сапога. Иногда камень срывался, но Антон успевал отпрянуть. Фонариком, как и обещал, старался не злоупотреблять, боялся спугнуть проводника. Поразительно, но ревущего прямо под ногами потока он боялся меньше.
Шаг. Остановка. Другой. Остановка. Вот до балкона добрался он ловко. Ловко…
Слова знакомого с детства стихотворения как нельзя лучше сочетались с занятием Антона. Он повторял их как считалочку, по слову на камень. Если камень подводил, он возвращался на слово назад и, стоя в позе цапли, придирчиво выбирал новый.
Через высокий барьер. Высокий барьер перелез, двери от… От уж ты ж, у-у, с-с-сволочь!
Погрозил пальцем коварному булыжнику.
Двери открыл и в квартире… В квартире…
До противоположного берега оставалось всего ничего, но, как назло, то же самое можно было сказать о количестве подходящих камней, валяющихся под ногами. Так что несколько раз Антону приходилось довольно далеко откатываться назад и искать удачу на новой скользкой тропке.
Двери открыл. Двери. Двери открыл и-и-и…
Перепрыгнуть, что ли?
Вжик-вжик. О!
Ловко он забрался… Нет, добрался. Ага. Добрался он ловко, через высокий барьер пере… перелез… Смотри-смотри! Двери открыл и в кваррр.:. И в квартире и…
Все. Не могу больше. Прыгаю.
Он максимально твердо обосновался правой ногой на «квартире», левую, вообще-то толчковую, осторожно опустил на край неустойчивого «исчез», зажмурился, сказал: «Жан, Поль» и дважды кивнул, как если бы это были два разных человека – и прыгнул. В прыжке он перенесся через черно-белую лакуну бурляще-пенящейся воды, обойти которую по камням оказалось невозможно, дотянулся-таки подошвами до места, где снова стало сухо и твердо, но при этом очень узко и остро и на цыпочках
Почти что посуху.
Почти что до конца.
Строго говоря, ему не хватило каких-то двух метров. Может быть, полутора. Но тут, как на чемпионате по прыжкам через пропасть, неважно, насколько метров ты не дотянул до противоположного края. В любом случае места на пьедестале тебе уже не занять.
Цыпочки подломились, ноги разошлись пьяными ножницами, перевешенное рюкзаком тело завалилось на правый бок.
– Э-э! – успел крикнуть Антон, но никто не услышал.
Падение с пятиметровой высоты оглушило его. По счастью, внизу был не только камень. Многие тонны падающей воды успели продолбить в тверди основательный колодец, Антон своим телом пронзил его до дна. Оттолкнулся рефлекторно, свел воедино лопатки, выпростал руки из перекрученных лямок, и вынырнул – сперва из рюкзака, а потом и на поверхность. Отплевался, вдохнул с присвистом и потащился по камням.
Его трепало и волочило жестоко, хуже, чем щепку в ручье. Щепке что, несется себе по водной глади, закручивается в водоворотах, ее же не тянет на дно промокшая одежда и зачерпнувшие полные голенища сапоги. В потрясающих подробностях повторялось то, чего Антон с избытком хлебнул в Малой Вьюжке. И снова, как тогда, первые его мечущиеся мысли были не о себе. Вернее, о себе, но не о спасении, а… То ли шок от удара сказался, то ли отрезвляющий эффект ледяной воды, толи пелена какая слетела с глаз, только думал он в этот момент: «Как же это? Что же это я? Она же там! Там ОНА!» Вдруг, вынырнув на очередном буруне, заорал что было мочи:
– Алька, держись! – и на этот раз перекричал поток.
Сложно сказать, через сколько еще залов протащила Антона игривая река. Водопадов на пути случилось всего три, это он хорошо запомнил. Когда поток, вдоволь нарезвившись, позволил ему зацепиться за какой-то валун и вползти на его скользкий бок на дрожащих локтях и коленях, Антон чувствовал себя так, словно его, связанного, прицепили к заднему бамперу автомобиля и проволокли по щербатому отечественному асфальту километров десять. Он свалился с валуна на безопасный пляж, попытался подставить руки, но те совсем не держали, упал боком на обкатанные водой голыши, похожие на крупные, наполовину обсосанные леденцы. Галька воспринималась пуховой периной после торчащих из воды зубов дракона, с которыми Антон имел дело последние несколько минут. Он дважды перекатился через спину, убираясь подальше от потока, который так и норовил слизнуть его с зыбкой границы берега и, видимо, дососать до состояния такого же вот неаппетитного монпансье. N'est ce pas?
Пока перекатывался, было больно, но терпимо, это позволяло надеяться, что обошлось без серьезных травм. Это хорошо. Кровотечениями и ушибами он займется потом, сейчас нет сил. Никуда они не денутся, синяки и царапины, если он немного поспит. Или хотя бы полежит с закрытыми глазами. Вот так.
Он упал ничком, спрятав лицо в ладонях. Кончики сложенных пальцев неприятно давили на веки, и Антон немного изменил положение рук, чтобы стало удобно. Но поздно: пальцы уже оставили скрытые отпечатки на глазных яблоках и теперь перед внутренним взором Антона, близко, будто сразу же за веками, парили два светящихся бледно-оранжевых круга с выколотыми в центре черными дырками размерами со зрачок. Они то медленно бледнели по краям и сужались почти до самых зрачков, то снова расширялись и наполнялись оранжевым светом.