Аракчеев: Свидетельства современников
Шрифт:
В Петербурге мы остановились в Ямской, на постоялом дворе, и по нашим деньгам наняли уголок за перегородкой. На другой день отец мой нашел писца, который написал нам просьбу, и после того, отслужив молебен, мы пошли хлопотать по нашему делу. Много нам стоило ходьбы и терпенья, пока от нас приняли просьбу. О решенье не было ни слуху ни духу, а между тем мы каждый день из Ямской ходили на Петербургскую сторону и ожидали на лестнице директора корпуса, Петра Ивановича Мелиссино, чтоб поклониться ему и припомнить о нашей просьбе. При этом ожидании скудный денежный запас моего отца все таял да таял и наконец вовсе растаял, так что нам не осталось ни копейки. Положение было отчаянное! Отец мой слыхал, что тогдашний митрополит Гавриил помогает бедным. Нужда заставила отца моего прибегнуть к прошению помощи. Мы отправились в Лавру. Множество бедных стояли вокруг крыльца. Отец мой просил доложить высокопреосвященному, что дворянин желает видеть его. Нас впустили. Отец мой рассказал о несчастном своем положении и просил помощи. Высокопреосвященный отправил нас к казначею, и нам выдали рубль серебром. Вышед на улицу, отец мой поднес этот рубль к глазам, сжал его и горько заплакал. Я также плакал, смотря на отца. Одним рублем мы прожили втроем, то есть со служителем нашим, целые девять дней! Не стало и рубля. Мы пошли опять на Петербургскую сторону и опять поместились на директорской лестнице. Вышел Мелиссино; я не дал отцу моему говорить, выступил вперед и в отчаянье сказал: «Ваше превосходительство! примите меня в кадеты! Мы ждать более не можем, потому что нам придется умереть с голоду. Всю жизнь буду благодарен вашему превосходительству и буду молиться за вас Богу! Батюшка мой не вытерпит и
Прежде чем идти в канцелярию, мы пошли с отцом в церковь и, не имея на что поставить свечки пред образом, помолились Богу с земными поклонами и вышли из церкви с радостным сердцем. На другой день я был принят в корпус. Исстари говорят, что счастье и несчастье приходят всегда со свитою своею. Отец мой в тот же день встретился с одним родственником, приехавшим из Москвы с туго набитою мошною и давшим ему денег на проезд в деревню. Бог помиловал нас!» Граф при этих словах перекрестился и продолжал: «Этот первый урок бедности и беспомощного состояния сильно подействовал на меня. Я старался заслуживать милость моих начальников, и Мелиссино особенно полюбил меня за мою исправность. Я был произведен в унтер-офицеры, потом в корпусные офицеры и им же рекомендован Наследнику Престола [527] в Гатчино. Там была служба тяжелая, но приятная, потому что усердие всегда было замечено и знание дела, исправность отличены. Наследник Престола жаловал меня, но иногда и журил крепко, всегда почти за неисправность других. Однажды, когда мне крепко досталось за упущение по службе караульного офицера, я побежал с горя в церковь и стал молиться, класть земные поклоны и, чувствуя свою безвинность и думая, что лишился навсегда милости Наследника Престола, не мог удержать слез и даже зарыдал. В церкви не было никого, кроме пономаря, который тушил свечи. Вдруг послышались за мною шаги и звук шпор. Я вскочил и утер слезы, оглянулся и вижу Наследника Престола! «О чем ты плачешь?» — спросил он меня ласково. «Мне больно лишиться милости Вашего Императорского Высочества…» — «Да ты вовсе не лишился ее! — примолвил Наследник, положив мне руку на плечо. — И никогда не лишишься, когда будешь вести себя и служить так, как до сих пор. Молись Богу и служи верно; а ты знаешь, что за Богом молитва, а за Царем служба не пропадают!..» Я бросился на колени перед Наследником и, в избытке чувств, воскликнул: «У меня только и есть, что Бог да Вы!..» Наследник велел мне встать и идти за собою из церкви. Я шел за ним в молчании; наконец он остановился, быстро посмотрел на меня и сказал: «Ступай домой… Со временем я сделаю из тебя человека!..»
527
То есть Павлу Петровичу.
Он сдержал слово, но за то и я был привязан к нему душою, и теперь обожаю память его! Он осыпал меня милостями не по заслугам, а по благости своей…»
Граф замолчал, вздохнул и потупил глаза. Через несколько минут он сказал: «В жизни моей я руководствовался всегда одними правилами. Никогда не рассуждал по службе, когда не спрашивали моего совета, и всегда исполнял приказания с буквальною точностью, посвящая все время и все силы мои службе царской. Знаю, что меня многие не любят, потому что я крут, — да что делать? Таким меня Бог создал! И мною круто поворачивали, а я за это остался благодарен. Мягкими французскими речами не выкуешь дело! (собственные слова графа). Никогда я ничего не просил для себя, и милостью Божьею дано мне все! Утешаюсь мыслью, что я был полезен…» При сих словах граф встал, и мы тоже встали. Он подошел ко мне, положил руку на плечо и сказал с улыбкою; «С пылкостью, брат, недалеко залетишь! Терпенье, терпенье, терпенье!» Потом сказал несколько слов М. М. Сперанскому и, призвав из залы своего воспитанника, сказал ему: «Поведи его (указывая на меня) и градского главу в сад и покажи им все в Грузине». Я поклонился и вышел.
Грузинский английский сад бесподобен; он лежит вокруг горы, на которой построена усадьба. Сад вмещает в себе пруды, беседки, павильоны и прелестные рощи. Цветов множество, растительность богатая. С разных пунктов открываются прекрасные виды на Волхов и на окрестности. Мы обошли весь сад. Меня удивило, что в саду нет ни одного сторожа. Но воспитанник графа захлопал в ладоши — и в разных местах показались сторожа [528] . Будки для них устроены в ямах и закрыты кустами. Это что-то необыкновенное! Осмотрев чугунный портик, под которым стоит лик Андрея Первозванного, мы зашли в церковь, подивились ее великолепию и полюбовались памятником работы знаменитого Мартоса [529] . Ризница богата драгоценною старинною утварью. Отсюда мы прошли в деревню или на село. Улицы выметены; домы прекрасные и выстроены в линию, в домах такая чистота, как в самых лучших <неразборчиво>. В одном крестьянском доме нас попотчевали сотами. Крестьянский хлеб превосходный. Крестьяне показались мне зажиточными. Потом осмотрели мы инвалидный дом и госпиталь. Инвалиды одеты в форму, бывшую при Императоре Павле Петровиче. Везде удивительная чистота, порядок, дисциплина, все на военную ногу. Окрестные поля возделаны превосходно.
528
Ср.: «Сад Грузинский славился чистотою. Дети крестьян таились в кустах; их обязанность состояла [в том, чтобы) подбирать листья, падающие с деревьев» (Бороздин М. Воспоминания // Граф Аракчеев. С. 23).
529
В 1821 г. В. П. Стасов установил вблизи собора подаренный А. императором бельведер с чугунными колоннами ионического ордера и надписью на фризе: «Царская награда подданному, 1820 года». В центре помещалась бронзовая статуя апостола Андрея, отлитая по модели И. П. Мартоса.
Чай пили мы в гостинице, и нашей квартире, и к вечеру отправились в обратный путь, потому что и меня и товарища моего дела призывали в Петербург. Оба мы остались довольны нашею поездкою. До конца своей жизни граф был ко мне милостив и радовался, когда появилась «Северная пчела» [530] . Соизволение на издание ее шло чрез его руки. Когда программа вышла в свет, он, встретив меня однажды на Невском проспекте, возвращаясь пешком домой из Государственного совета, изъявил мне свое удовольствие и сказал, что ждет с нетерпением первого номера. Когда стали появляться в «Северной пчеле» статейки мои о нравах, он читал их и, встречая меня, всегда говорил, шутя: «Коли, брат, руби! Истребляй крапивное семя!» Я собирался ехать к нему в Грузино в 1826 году, но дела воспрепятствовали мне, а между тем с точностью посылал к графу, до самой его кончины, издаваемые мною журналы и все выхолившие в свет мои сочинения [531] .
530
«Северная пчела» стала выходить с 1 января 1825 г.
531
«Отдел русской литературы в грузинской библиотеке был крайне беден и ограничивался Державиным, Фонвизиным, письмами («Письмами русского путешественника») Карамзина и сочинениями Булгарина <…> Литературы, особенно новой, он [А.] не любил, и когда его книжный поставщик купец Заикин прислал в Грузино в числе прочих книг «Цыган» и «Пленника» Пушкина, то граф отметил в счете: «Возвратить обратно»» (Отто. № 10. С. 167).
Смерть Екатерины и вступление на престол Павла изменили порядок и наружность дел, но не характер и мнение Александра <…> Вокруг него собрались благородные люди: В. П. Кочубей, П. В. Чичагов, М. Н. Муравьев [533] , граф П. А. Строганов [534] , князь А. А. Чарторыжский [535] , Н. Н. Новосильцев [536] , князь П. П. Долгорукий [537] , А. А. Витовтов [538] , М. А. Салтыков [539] . С некоторыми из них он занимался изучением предметов философии, истории, политики, литературы. <…>
532
Греч Николай Иванович (1787–1867) — писатель, журналист; в 1800–1810-е гг. преподавал русский язык в частных пансионах и в Главном немецком училище, в 1813–1817 гг. — во 2-й гимназии; с 1812 г. издавал журнал «Сын отечества». В 1818 г. по настоянию А. был назначен в работавшую под председательством Е. К. Сиверса комиссию по введению ланкастерской системы взаимного обучения и составлению учебников для кантонистов; тогда же служил инспектором классов в Военно-учительском институте (см. выше воспоминания Ф. А. Пенкина); с 1819 г. директор училища для солдат гвардейского корпуса. С 1825 г. совместно с Ф. В. Булгариным издавал и редактировал газету «Северная пчела». «Воспоминания старика» написаны в 1855–1857 гг.; фрагменты печатаются по: Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.; Л., 1930. С. 320–324, 364, 373–374, 383–386, 421–424, 443–444, 503–505, 551–561.
533
Муравьев Михаил Никитич (1757–1807) — известный поэт; с 1785 г. преподавал русскую словесность, русскую историю и нравственную философию великим князьям Александру и Константину. Тайный советник, сенатор (с 1800), по восшествии на престол Александра I — статс-секретарь у принятия прошений; с 1803 г. — товарищ министра народного просвещения и попечитель Московского университета.
534
Строганов Павел Александрович (1774–1817) — граф; с 1802 г. товарищ министра внутренних дел; вместе с А. Чарторыжским и Н. Н. Новосильцевым входил в начале 1800-х гг. в ближайшее окружение молодого императора — т. н. Негласный комитет, вел записи о его заседаниях. В 1805–1807 гг. на дипломатической службе; генерал-лейтенант (1812).
535
Чарторыжский (Чарторыйский) Адам Ежи (1770–1861) — польский князь; друг юности Александра I. Товарищ министра (1802–1804), затем министр иностранных дел (1804–1806); сенатор, член Государственного совета, попечитель Виленского учебного округа (1803–1824). Во время польского восстания 1830–1831 гг. глава Национального правительства.
536
Новосильцев Николай Николаевич (1761–1836) — граф (с 1835); в первые годы царствования Александра I составил проект учреждения министерств, ряд записок о правах и обязанностях Сената; с конца 1804 г., после размолвки с императором, выполнял преимущественно дипломатические поручения. Российский комиссар при правительстве Царства Польского (1815–1831); председатель Государственного совета и Комитета министров (с 1832).
537
Долгорукий Петр Петрович (1777–1806) — князь; генерал-майор, генерал-адъютант (1798). Один из ближайших сотрудников Александра I в делах внешней политики.
538
Витовтов Александр Александрович (1770–1840) — камергер (1802); в 1819 г. статс-секретарь Александра I, действительный статский советник.
539
Салтыков Михаил Александрович (1767–1851), уволенный Павлом I в конце 1796 г. в отставку с чином полковника, в апреле 1801 г. получил звание камергера и был определен «в ведение Коллегии иностранных дел. В 1812–1818 гг. попечитель Казанского университета; с 1828 г. сенатор, тайный советник.
Свидетельством <…> двуличности и переменчивости Александра служит то, что, окружив себя этою блистательною плеядою, он, конечно без ведома их, сблизился в то же время с человеком неглупым, но хитрым, коварным, жестоким, грубым, подлым и необразованным Аракчеевым. Этот бессовестный, но дальновидный варвар успел подметить слабую сторону Александра, неуважение его к людям вообще и недоверчивость к людям высшего образования, и вкрался к нему в милость, но, вероятно, сам просил его не выказывать своего к нему благоволения слишком явно: он всю жизнь свою боялся дневного света.
Существование тесной связи Александра с Аракчеевым, в бытность его Наследником Престола, известно мне по одному неважному обстоятельству: Аракчеев, получив какую-то должность, помнится, с.-петербургского коменданта, и чувствуя свою неграмотность, вытребовал себе в писцы лучшего студента Московского университета, обещая сделать его счастие. К нему прислан был Петр Николаевич Шарапов (бывший потом учителем в Коммерческом училище), человек неглупый, кроткий, трудолюбивый и сведущий. Аракчеев обременял его работою, обижал, обходился с ним как с крепостным человеком. Исключенный из службы по капризу Павла, [Аракчеев] почувствовал сожаление к честному труженику и поручил его покровительству Александра, сказав: «Наследник мне друг, и тебя не оставит». Действительно, Шарапов получил хорошее место; впоследствии сгубила его чарочка.
Аракчеев, заметив в бумагах какого-либо высшего чиновника толк и хороший слог, осведомлялся, кто его секретарь, переводил его к себе, обещал многое, сначала холил и ласкал, а потом начинал оказывать ему холодность и презрение. Так приблизил он к себе почтенного и достойного Василия Романовича Марченка и впоследствии сделал его своим злейшим врагом. Потом вытащил он из провинции простого, неученого, но умного и дельного Сырнева. По окончании ревизии Сибири выпросил у Сперанского Батенькова, посадил его в Совет военных поселений и потом до того насолил ему, что Батеньков пошел в заговор Рылеева [540] . Между тем Аракчеев хорошо умел отличать подлецов и льстецов.
540
Имеется в виду восстание декабристов.
Таким образом втерся к нему бывший потом генерал-провиантмейстером в Варшаве Василий Васильевич Погодин [541] , человек необразованный, но неглупый, сметливый, честолюбивый. Он начал свою кариеру в Министерстве юстиции, женился на отставной любовнице графа Шереметева, сделал себе тем состояние и пошел в люди. Что лучше, думал он, как служить у Аракчеева? Втерся к нему, работал неутомимо, кормил и поил Батенькова, чтоб пользоваться его умом, льстил графу, соглашался на все гнуснейшие его меры и, по-видимому, обратил на себя милостивое его внимание. Однажды, когда он докладывал, графа вызвали в другую комнату. Погодин воспользовался этою минутою и заглянул в лежавшие на столе формулярные списки, в которых Аракчеев вписывал свои аттестации для поднесения Государю. Против своего имени прочитал он: «Глуп, подл и ленив». И Погодин рассказывал это всем, жалуясь на несправедливость и неблагодарность.
541
Погодин Василий Васильевич (1790–1863) служил по комиссариатской части с 1806 г.; в 1820 г. начальник отделения в комиссариатском департаменте; управляющий 2-м отделением экономической части в штабе Отдельного корпуса военных поселений (1822–1826), генерал-интендант (1829).