Аракчеев
Шрифт:
Высочайшим приказом от 4 января 1799 года генерал-лейтенант Аракчеев определялся одновременно инспектором всей артиллерии и командиром гвардейского артиллерийского батальона. До этого названные должности отправляли два человека: первую — генерал-майор Челищев, вторую — генерал-лейтенант Базин.
Предшественник Аракчеева на посту командира гвардейского артиллерийского батальона генерал-лейтенант Базин являлся, пожалуй, самым выдающимся в то время в России специалистом в области артиллерии. Он родился в 1742 году, а военную службу начал в 1757-м. В качестве артиллериста участвовал во всех войнах России, которые велись с конца 50-х и до середины 80-х годов XVIII века. В ноябре 1785 года был назначен в чине бригадира обер-комендантом Астрахани. На протяжении многих лет до этого и после Базин писал в высшие инстанции записки со своими предложениями по усовершенствованию русской артиллерии.
93
Многочисленные записки замечательного русского артиллериста Базина на тему совершенствования артиллерии так и не были, насколько мне известно, опубликованы и оказались похороненными в различных архивах, в том числе и в РГВИА.
5 января 1799 года император приказал Аракчееву присутствовать в Военной коллегии, а «в артиллерийской экспедиции быть главным присутствующим».
Через десять дней, 15 января, Аракчеев получил командорский крест ордена Святого Иоанна Иерусалимского — весьма почетную награду, дававшую прибавку к жалованью в 1000 рублей в год.
8 марта 1799 года брат Алексея Андреевича — Андрей Аракчеев был произведен в чин генерал-майора и назначен шефом батальона полевой артиллерии.
5 мая 1799 года император Павел I издал указ: «Признавая отличное усердие и труды, на пользу службы подъемлемые нашим генерал-лейтенантом бароном Аракчеевым, всемилостивейшее жалуем ему графское империи нашей достоинство, распространяя оное на все потомство мужеска и женска пола, от него происходящее».
В исторической литературе отставка Аракчеева от службы 18 марта 1798 года называется опалой. Признаемся, что если это была опала, то весьма своеобразная. В самом деле, Аракчеев уходил в «опалу» не просто так, а с повышением в чине, пребывал в ней едва ли более четырех месяцев; будучи же принятым на службу вновь, приобрел при царском дворе значение даже более высокое, нежели то, какое имел до «опалы», — разве это не странно?
В жизни Аракчеева многое необычно. Странная его «опала» в первой половине 1798 года — лишь одно из звеньев в длинной цепи необычных событий, составивших его судьбу. Да и как могло быть иначе у человека со столь неординарным характером, с упрямо стремившейся проявлять себя натурой?
Он служил не так, как остальные сановники. И угождал стоявшим выше его не так, как другие. И с подчиненными своими обращался по-своему. Он был, безусловно, умен — многие его высказывания, приказы и письма выдают это. Но мало кто из окружающих замечал в нем ум — говорили о нраве его, о сердце и душе, как будто он весь состоял из одного туловища и не имел головы.
Он был неплохо для своего времени образован — во всяком случае, не хуже многих сановников, считавшихся образованными. Но вот парадокс: если последним в образованности не отказывали, то ему — все как сговорились — отказывали напрочь. А он даже и не пытался никого убеждать в обратном. Напротив: всячески старался поддерживать существовавшее в обществе мнение о своей необразованности — гордо звал себя «истинно русским новгородским неученымдворянином».
Жестокость его сделалась легендарной еще во время его службы в Гатчине. Рассказы же современников о том, как обращался он с подчиненными в Петербурге, напоминают скорее повести из жизни дикого и хищного зверя, нежели описания службы под его началом. Но вот загвоздка: хищник в этих рассказах есть, а жертв
Свидетельства современников о том или ином историческом деятеле не могут полностью совпадать с тем, что говорят о нем документы. Расхождение здесь закономерно. Но ни в одном, пожалуй, случае в истории XVIII–XIX веков оно не является столь разительным, доходящим иной раз до противоположности, как в случае с Аракчеевым. Более всех жестокий, выше меры безжалостный, по мемуарам современников, Аракчеев предстает в документах человеком, которому вовсе не чуждо милосердие, который зачастую более сдержан, нежели другие, в применении наказаний. В качестве примера можно привести резолюции Аракчеева на приговорах, вынесенных по военно-судным делам в 1799 году.
Поручик Соколов был приговорен судом за пьянство и растрату казенного имущества к смертной казни через повешение. Аракчеев, узнав, что осужденный до суда восемь лет содержался под арестом да еще в оковах, освободил его от наказания и приказал отставить от службы.
Поручик Обольянинов за различные правонарушения был приговорен к лишению чинов, дворянского звания и к исключению из службы. Аракчеев, приняв во внимание, что осужденный три года находился под арестом в оковах, приказал выключить его из службы без лишения чинов и дворянства.
Фейерверкер Кастрюков был приговорен за растрату 440 рублей казенных денег к повешению. При этом суд решил утраченную сумму взыскать с подполковника Гаствера и штабс-капитана Капустина, доверивших осужденному казенный транспорт. Генерал-лейтенант Аракчеев наложил резолюцию: Кастрюкова наказать шпицрутенами и оставить на службе, а истраченные деньги, если не в большей, то в равной их части, взыскать также и с вышестоящего начальника упомянутых лиц генерал-майора Мордвинова.
Подобные поступки были для Аракчеева скорее правилом, чем исключением. Строгий выше меры и даже просто грубый в своей речи, он в применении конкретных наказаний к своим подчиненным, особенно из нижних чинов, оказывался милосерднее других командиров. Более того, он не только старался смягчать назначенные ими наказания, но иной раз наказывал чересчур ретивых начальников. Так, 11 января 1799 года инспектор артиллерии генерал Аракчеев сделал выговор генералу Меллеру за чрезмерное наказание нижнего чина гвардейского артиллерийского батальона, совершившего побег.
В свете подобных фактов совсем не кажется неискренней сентенция Аракчеева о прославившемся своей грубостью военном губернаторе Петербурга Н. П. Архарове из письма великому князю Александру от 9 июня 1797 года: «Я всегда, батюшка, уверен в себе был, что г. Архарова Бог когда-нибудь да накажет. А что касается до трудов вашего высочества, то я, прося Бога, чтоб он только подкрепил ваше здоровье, радуясь, что от такого человека, каков г. Архаров, дела идут через руки вашего высочества, ибо, конечно, уже не будет никого несчастных, и государь наш император ни в чем не прогневается и не принужден будет к принужденному наказанию».
Взяв в управление то или иное ведомство, Аракчеев немедленно принимался за составление инструкций, в которых стремился, насколько возможно, подробнее регламентировать деятельность своих подчиненных. Сам этот факт вызывает в нашем сознании образ сухого, черствого человека, педанта до мозга костей. Но вот парадокс: стоит нам обратиться непосредственно к аракчеевским инструкциям и начать их читать, как образ этот сразу исчезает.
Алексей Андреевич писал инструкции тем самым языком, которым говорил. А говорил он весьма оригинально. Цветистая его речь, слышанная однажды, запоминалась надолго. Словами он мог избить человека не слабее, чем палкой. Две-три его фразы, а бывало, и всего два-три слова могли оставить в душе человека рану на всю оставшуюся жизнь. Он обладал редкостным чутьем на самые обидные выражения, которые в любой ситуации находил с легкостью необыкновенной. Так, проводя по поручению императора Павла смотр Екатеринославскому гренадерскому полку, Аракчеев назвал знамена этого не раз отличавшегося своей храбростью на полях сражений гвардейского подразделения «екатерининскими юбками».