Аракчеев
Шрифт:
Пожалуй, дражайший друг и любезнейший сын, не замедли обрадовать меня ответом».
К началу декабря 1797 года здоровье 73-летнего генерала от артиллерии резко ухудшилось, и 5 декабря он подал императору Павлу прошение об увольнении от должностей на период болезни. Однако выздороветь Петру Ивановичу было уже не суждено — 26 декабря того же года он скончался. Похоронили его в Лазаревской усыпальнице Александро-Невской лавры. В 1800 году скульптор М. И. Козловский, творец многих прекрасных произведений, создал надгробие на могиле генерала П. И. Мелиссино, которое среди знатоков искусства считается шедевром этого жанра.
Помимо Храповицкого и Мелиссино, Аракчеев также поддерживал дружеские отношения с Федором Ивановичем Апрелевым, уступившим ему в 1792 году свое место при наследнике престола в Гатчине. Павел тоже не забыл способного артиллериста и, став императором, щедро вознаградил его за таланты чинами и должностями. Встретив
В круг людей, с которыми Аракчеев был дружен, входил и Яков Иванович Булгаков, известный в то время дипломат, образованнейший человек, издавший несколько добротных переводов французских книг. В 1797–1799 годах Яков Иванович занимал должность Виленского и Гродненского гражданского губернатора. Аракчеев заезжал к нему погостить во время инспекционной поездки по Белоруссии и Прибалтике. Губернатор Булгаков настолько поразил его ласковым приемом, что по меньшей мере полгода после этого Алексей Андреевич не переставал выражать ему свою признательность. «Неблагодарным бы человеком можно было меня назвать, если бы я, забыв все ласки и одолжения вашего превосходительства, не принес бы и оной слабой моей благодарности», — писал он Якову Ивановичу 3 июня 1797 года. «Пользуясь сею оказиею, — обращался он к Булгакову 22 октября 1797 года, — я смею возобновить пред вами чувствительнейшую благодарность мою за оказанные мне вашим превосходительством в бытность мою в Вильне особенные ласки и угощение» [100] .
100
Эти и другие письма А. А. Аракчеева к Я. И. Булгакову хранятся в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки (Ф. 41. Булгаковы. К. 54. Ед. хр. 14).
Как лицо, приближенное к императору Павлу, Аракчеев неоднократно испрашивал для Булгакова монаршее благоволение и награды и в свою очередь сам прибегал к его услугам в тех или иных делах. Так, в письме к Якову Ивановичу от 17 января 1798 года Алексей Андреевич просил его оказать всяческое покровительство своему соратнику по Гатчине генерал-майору П. М. Капцевичу, посланному в Вильно командовать артиллерийским батальоном. Данное письмо любопытно еще тем, что уличает Аракчеева во лжи, пусть безобидной и допущенной им ради благой цели. Сообщив Булгакову о том, что Капцевич ожидает от его превосходительства «благосклонного и милостиваго принятия», Алексей Андреевич заявлял далее губернатору: «Покорнейше прошу в оном ему не отказать. Испытав при многих случаях искренность его и правоту, я его рекомендую вашему Превосходительству в виде ближайшаго моего родственника; и потому каждой знак лестнаго к нему вашего благорасположения усугубит во мне всесовершенное к вашему превосходительству почтение и таковую же преданность».
Летом 1799 года Аракчеев нередко проводил свободное время в доме генерала от артиллерии, сенатора и члена Военной коллегии Алексея Ивановича Корсакова. Здесь он увидал одну молодую особу, которая приглянулась ему настолько, что Алексей Андреевич — едва ли не в первый раз — стал помышлять о женитьбе. Избранницу Аракчеева звали Авдотьей Савельевной Ваксель [101] . Она приходилась родной племянницей Корсакову, который, по всей видимости, и устроил своему молодому приятелю встречу с ней. К несчастью для Алексея, сердце девушки оказалось несвободным: Авдотья была влюблена — бывает же такое! — в другого любимца императора Павла Николая Котлубицкого и — что самое неприятное для Аракчеева — пользовалась при этом взаимностью. Об отношениях молодых людей знали многие в Петербурге — Авдотья Савельевна считалась даже невестой Николая Осиповича, — знал о них и Аракчеев. Но все-таки сделал родителям девушки предложение выдать дочь за него замуж. Тем все дело скорей всего и закончилось бы, если бы не мать Авдотьи. Женщина практичная, она сочла, что выгоднее выдать дочь за Аракчеева, нежели за Котлубицкого. Разыгралась целая история, о которой невозможно рассказать лучше, чем это сделала наиболее заинтересованная ее участница — сама Авдотья Савельевна Ваксель в письмах и записках к Николаю Котлубицкому в июле-августе 1799 года.
101
По некоторым документам — Ваксельевой.
Утром 2 июля Авдотья писала своему жениху, в то время коменданту в Петергофе: «Пожалей лучше о своем друге, которую сегодня в угодность Аракчееву тащут, как жертву, к дядюшке Алексею Ивановичу. Проклятый граф нарочно просил дядюшку, чтоб меня непременно бы севодни на показ ему привезли. Если бы ты знал, досадно и больно, но велят ехать». В тот день
4 июля: «Я ни на что больше не сержусь, как только на то, что Вы с Наумовым прислали мне записку. Как можно быть столь неосторожным!..» К данной записке прибавлено другой рукой: «Я Вас, Милостивый Государь Николай Осипович, имею честь уведомить, что Ваша Авдотья Савельевна вчера была на смотру у графа Аракчеева и заразила его своей красотой до того, что он, не могши вытерпеть, сказал, что не удивляется той страсти, которую Вы ощущаете к Милостивой Государыне Авдотье Савельевне, а впрочем желаю Вам всех благ и сладостей человеческих и остаюсь покорная к услугам Наталия Пальмина». Ниже приведенных слов — приписка Авдотьи: «Не верь ей, Государь мой жених, она все врет, я у ней и перо вырвала, а то она врала бы до завтрева».
Следующая записка без даты. Из ее содержания видно, что Авдотью еще раз «таскали» «в угодность Аракчееву» к дядюшке. «Ты хочешь знать, что со мной вчера происходило. Будь спокоен: ничего не было, чего бы тебе бояться должно. Аракчеев в 3-м часу прислал сказать, что не может быть сегодня и через письмо к дядюшке просил матушку, чтобы она его извинила, тоже и передо мною великие были извинения, но быть ему никак не можно. Очень я рада, что мерзкой его хари не видала».
Судя по всему, назойливые ухаживания графа Аракчеева за Авдотьей Савельевной встревожили Котлубицкого. 24 июля невеста его писала: «Ты меня смешишь, что все спрашиваешь, часто ли граф у нас без тебя бывает. Ни разу не был. Успокойся, я его только раз и видела. Довольны ли Вы теперь, сударь? Какой Вы ревнивый. Меня ни граф, ни кто другой теперь прельстить не могут, я так счастлива, что ты меня любишь». «Николашка» был успокоен. Да ненадолго. Через неделю — новая записка, с фактом, пусть и мелким, но способным не на шутку взволновать того, кто любит всерьез.
31 июля Авдотья писала: «Если бы ты знал, что с твоими фруктами матушка делает! Всякий раз через дядюшку Алексея Ивановича она их к графу посылает, к проклятому Аракчееву. Он ими по большей части один и пользуется! Прости, милый, будь здоров. Целую тебя в мыслях. Когда-то увижу я тебя, бедного моего горошка!» Ниже приписка Наталии Пальминой: «При сем и я Вам, Милостивый Государь Николай Осипович, свидетельствую мое почтение и уведомляю, что мы Ваши прекрасные фрукты с Авдотьей Савельевной имели честь понюхать(а поел их все г. Аракчеев)».
Вскоре история вошла в решающую стадию. Аракчеев и Корсаков вознамерились под благоприятным предлогом отослать Котлубицкого подальше от Авдотьи.
«Тебе сегодня обо мне слово дадут, но хотят непременно, чтобы ты уехал на инспекцию! Ради Бога, отговорись, — писала Авдотья жениху в записке без даты. — Если тебя выключат за это со службы, я к тебе все та же останусь! Я все понимаю, что это значит: тебя отправляют на год, быть может, на 2, а меня, бедную, меж тем выдадут за Аракчеева, который на днях хочет опять быть к нам обедать. Сжалься надо мной, не составь моего несчастья. Не езди!» Вдогонку еще один вскрик отчаяния: «Если бы ты знал, как я боюсь, что матушка моя тебя уговорит послушаться и ехать на инспекцию. Что же со мной тогда будет? Как это перенести? Я сегодня целый день плачу. Ради Бога, не езди — хоть бы выключили тебя со службы, я та же к тебе останусь. Не оставляй меня. Со слезами прошу — не езди! N. В.Бабушка пишет к матушке, чтоб как можно скорее назначить нашу свадьбу. Если же матушка тебе откажет, то она на нее сильно рассердится».
Бабушкино письмо, кажется, благотворно подействовало на матушку — тон Авдотьевых записок к Котлубицкому переменился.
«Приезжай сегодня к нам обедать. Дядюшка тоже будет. Прошу тебя для нашей пользы, не давай ему знать, что ты знаешь о предложении Аракчеева… Если ты меня любишь, то упроси дядюшку, чтоб на твое место послали другого и чтоб тебе за это худо не было».
Дабы уладить все разом, Авдотья договорилась со своим женихом вместе навестить дядюшку в его доме. Но буквально накануне визита Котлубицкий почему-то отказался пойти в гости. «Благодарю тебя за записочку, — писала к нему Авдотья. — Опять тебя сегодня не увижу. Очень много скушно, а еще досаднее, ежели Аракчеев там будет. О как несносно мне видеть этого бездельника! Ежели дядюшка станет у меня спрашивать про тебя, я скажу ему, что ты болен, и сама переговорю о твоей поездке. Буду просить со слезами, чтоб он упросил мерзкого Аракчеева послать другого».