Аракчеев
Шрифт:
Антон Антонович глубоко ценил это и еще глубже, еще горячее привязался к своему другу, Наталью же Федоровну стал положительно боготворить. Он готов был для нее идти в огонь и в воду, не на словах, а на деле.
Случай испытать эту его преданность вскоре представился.
В первое январское воскресенье Наталья Федоровна, вместе с Лидочкой возвращаясь пешком из церкви, почти у самого подъезда своего дома столкнулась лицом к лицу с Екатериной Петровной Бахметьевой.
Последняя, видимо, ожидала ее.
— Ваше сиятельство… на одну минуту… — со слезами в голосе произнесла Бахметьева.
Наталья Федоровна остановилась, заслонив собою шедшую с нею девушку, как бы охраняя ее от малейшего соприкосновения с этой женщиной.
— Что… вам угодно… от меня? — с трудом спросила она.
— Несколько минут беседы… На вас вся надежда несчастной девушки, когда-то бывшей вашей подругой… — прерывистым шепотом начала Бахметьева, и слезы градом потекли из ее глаз.
Наталья Федоровна молчала.
— Я готова на коленях умолять вас об этом… — продолжала та и сделала движение опуститься к ногам молодой женщины.
— Что вы, что вы… на улице… Зайдемте ко мне… Лидочка, пройди вперед… — быстро сказала Наталья Федоровна.
В ее сердце уже закралась жалость к стоявшей перед ней плачущей бывшей подруге. По своей чистоте она и не подозревала, что делается жертвой гнусной, давно подготовленной комедии.
Они вошли в дом.
Наталья Федоровна пригласила Бахметьеву в гостиную и по ее просьбе плотно затворила все двери.
Екатерина Петровна сидела в это время в кресле, низко опустив голову.
— Я вас слушаю!.. — села против нее графиня.
Убитым, казалось, безысходным горем голосом начала рассказ Екатерина Петровна. Она описала ей свое падение в Грузине, выставив себя жертвой соблазна графа, свою жизнь за последние семь лет, свою сиротскую, горькую долю.
Доверчивая Наталья Федоровна невольно расчувствовалась.
— Чем же я могу помочь вам? — сочувственно спросила она.
— Он обещал на мне жениться… А теперь, а теперь, когда под сердцем моим я ношу его ребенка…
Бахметьева остановилась и указала глазами на свою фигуру, на самом деле красноречиво доказывавшую справедливость ее слов.
— Теперь он… перестал даже бывать… Вы расстались с ним навсегда… Напишите ему… что вы заступитесь за меня, что сами обратитесь к государю с просьбой о разводе; он тотчас же предупредит вас и поправит свою вину относительно меня… Иначе я сама дойду до государя и государыни и брошусь к их ногам, умоляя заставить его покрыть мой позор… Я решилась на все… я не могу долее выносить такую жизнь… я терпела семь лет… семь долгих лет…
Екатерина Петровна истерически зарыдала.
Наталья Федоровна подошла к рыдавшей Бахметьевой.
— Успокойтесь, я напишу ему… я не буду угрожать… но он сделает все… он честный человек… а вы… дворянка… Он просто упустил это из виду за массою дел. Вы не говорили ему об этом?
— Нет… я боюсь… его… — прошептала Екатерина Петровна.
— Я напишу, напишу на днях, — снова уверяла ее графиня и отпустила от себя почти обласканную.
По уходе Бахметьевой молодая женщина задумалась. Она решилась посоветоваться с Зарудиным и Зееманом; Они явились в тот же вечер. Она рассказала им все, конечно, в отсутствии Лидочки.
По окончании рассказа взгляды Натальи Федоровны и Зарудина встретились. Они прочли в этих взглядах одну, появившуюся разом, у них мысль.
Если граф согласится на развод, то она, Наталья Федоровна, будет свободна.
Новые мечты о возможности, быть может, для них счастья снова заютились в их сердцах.
Прошло несколько дней, во время которых графиня усиленно работала над письмом к мужу, изорвав несколько десятков начатых, но неоконченных. Наконец, письмо было написано и одобрено триумвиратом.
Но кто решится отвезти его графу, передать в собственные руки и просить ответ?
На этом главном вопросе, как всегда, в начале не останавливались, он возник лишь в конце и поставил всех трех в тупик.
Николаю Павловичу Зарудину, в силу ходивших по городу сплетен об его отношениях к графине, было неловко взять на себя это дело.
— Я отвезу письмо… — решил Антон Антонович.
Наталья Федоровна и Зарудин взглянули на него с испугом.
— Ты… Вы… — в один голос спросили они.
— Да, я… Это решено бесповоротно… Иначе, все равно, при первой встрече с графом я вызову его на дерзость и потребую удовлетворения… Отвезти письмо — меньше шансов погибнуть.
В голосе молодого офицера звучала такая бесповоротная решимость, что Зарудин и графиня согласились.
Любящие люди, впрочем, все немножко эгоисты.
С этим-то поручением графини Аракчеевой и появился капитан фон Зееман в приемной всесильного графа 11 января 1815 года «по личному, не служебному делу», как заявил он пораженному его присутствием Клейнмихелю, что, вероятно, не забыл читатель.
XIX
В ЗИМНЕМ ДВОРЦЕ
День 11 января 1815 года оказался знаменательным не для одной частной жизни главных действующих лиц нашего правдивого повествования, но и для всей России. В этот день в глубине ангельского сердца государя Александра Павловича зародилась мысль, которую по справедливости можно было назвать «мыслью от сердца», осуществление которой поразило и встревожило всю Европу, но которая, увы, в конце концов, при ее осуществлении на деле, ввиду отсутствия умелых исполнителей, оказалась тоже лишь дивной царственной мечтой, разбившейся о камень жизни.