Арес
Шрифт:
– Занятие неправильное выбрал, ваша милость. Вот в чем дело.
– Подожди-ка, Ролт, а ты все помнишь из… прежней жизни?
– Из какой прежней, ваша милость? У меня жизнь одна! – Виктор не знал, куда клонит барон, но решил все отрицать категорически.
– Но помнишь ты все?
– Конечно. С самого рождения почти. Все с того момента, когда научился говорить «мама», «папа» или даже «господин барон».
Хозяин замка потрогал рукой свой подбородок. Казалось, он принимает какое-то решение.
– Я тебе буду задавать вопросы, а ты отвечай очень быстро, – произнес
– Да, ваша милость.
– Как звали твою мать?
– Ариана.
– Что из укреплений замка упало лет пять назад?
– Кусок стены над воротами, ваша милость.
– Кого ты больше всех в замке боялся в детстве?
– Господина мага.
– Хм… все верно. Я, конечно, не помню, как звали твою мать, но обязательно уточню.
– Ее звали Ариана, ваша милость.
– Возможно, возможно.
– А нельзя ли мне полюбопытствовать, зачем вы задавали такие вопросы? Очень интересно, господин барон.
Алькерт оценивающе посмотрел на собеседника, но ответил:
– Понимаешь, Ролт, это все из-за нертов.
– Нертов, ваша милость?
– Да. О них мало кто знает, а те, кто знает, помалкивают. Больно неприятная тема. Когда некоторые люди умирают, потом выясняется, что они как бы и не умерли вовсе. Их память и чувства исчезают, а тело захватывает нерт. Кто он – отдельный разговор. Но в таких случаях нужно немедленно звать жрецов. Они проведут обряд – и мертвый вновь станет мертвым.
– А кто этот нерт, ваша милость? – Виктора мучило настоящее любопытство.
– Все, Ролт. Все. С твоей памятью порядок, ты помнишь свое детство, значит, ты не нерт. Вот, держи. Это тебе за бдительность.
Барон опустил руку, извлек из-за пояса небольшой кошель и бросил его сыну лесоруба. Виктор никогда не был сребролюбцем, но кошель так приятственно звякнул, что теплое чувство благодарности наполнило сердце Антипова. Рассуждая логически, там должно было быть именно серебро. Медь – слишком малая цена за спасение баронской дочки, а золото – слишком жирный кусок для крестьянина.
– Спасибо, ваша милость! – Виктор не знал, как благодарить сюзерена за подарок, но решил ограничиться элементарной вежливостью. Ему безумно хотелось расспросить подробнее о нертах, но он понял, что ответов на этот вопрос уже не получит.
– Да не за что, Ролт, – махнул рукой барон. – Высматривай так же хорошо врагов в будущем. Это и тебе выгодно, видишь?
– Да, господин барон.
– Еще какие-нибудь просьбы есть? Что ты там говорил о том, что каким-то занятием недоволен?
– Ох, ваша милость! Недоволен, конечно, и поэтому просьба есть!
– Выкладывай, – снисходительно разрешил Алькерт. Он не без оснований гордился своим внимательным отношением к «кадрам». Если странноватому сыну лесоруба есть что сказать, то пусть говорит. Может, и будет какая-то польза. Несколько лет назад барон вот так же прислушался к идее малолетнего помощника конюха истребить посредственных охотничьих собак. Как итог – размер своры снизился, но зато резко возросло качество в целом. Ан-Орреант не был снобом – напротив, считал, что господин должен общаться со своими слугами. Хотя бы для того, чтобы знать, что получит от них безусловную поддержку в трудную минуту. Но, конечно, это не должно идти во вред дисциплине. Барон был последовательным противником панибратства.
– Мне бы хотелось стать воином, ваша милость. Служить, так сказать, на благо замка. – Виктор решил пойти напрямик, если уж барон задал вопрос в лоб.
– Воином? – поморщился собеседник. – С чего это вдруг?
Тон очень сильно не понравился Антипову. С таким тоном не произносят слов согласия. Да и вообще он чувствовал себя не в своей тарелке, отдавая себе отчет, с кем говорит. Лесоруб Ролт не был крепостным в полном смысле этого слова, а был волен уйти в любую минуту, но зато и работал на хозяина бесплатно. За минимальный паек по необходимости и право пользоваться средствами производства, которые принадлежали барону. Конечно, замковый крестьянин мог иметь собственность, но откуда у него деньги на покупку, к примеру, качественного железного топора? Приходилось брать у хозяина. Кроме того, барон, как абсолютный феодал, имел право на суд в своих землях. Любой суд с любым финалом. Он мог оштрафовать, приговорить к телесным наказаниям или даже убить. Виктор учитывал это, стараясь нащупать и не пересекать той грани, за которой Алькерт прибегнет к крайним мерам.
– Это же благородное занятие, господин барон!
– Благородное, да. А кто лес валить будет? У меня всего один нормальный лесоруб – твой отец. Остальные – так, в помощь. Кто займет его место, если ты пойдешь в солдаты?
– Но…
– Никаких «но»! Я сказал – нет. Это даже обсуждать не хочу. – Здесь терпение Алькерта уже дало сбой.
«Ну, господин Станиславский, ваш выход. – Виктор понимал, что именно сейчас решается его судьба. – Быть или не быть. Вот о чем разговор».
– Талант-то, господин барон! Талант-то какой пропадает! – Антипов растопырил пальцы и возвел руки к потолку. – Нельзя, грешно разбрасываться столь способными кадрами!
– Ты это о чем? – Хозяин замка нахмурил брови.
– Талант у меня, – проникновенно сообщил Виктор. – Воинский. И нет мне покоя с тех пор, как его заметил. Все крутит, вертит… внутри. Вот здесь.
Антипов с силой ударил себя в грудь.
– И зовет, зовет, господин барон! Просто кричит: иди в бой, Ролт! Убивай врагов! Ты рожден для этого! И чувствую – так и есть. Рожден.
Алькерт поправил воротник рубашки и с подозрением уставился на собеседника. Не нужно быть физиономистом, чтобы понять, о чем он думает. Ролт окончательно спятил – вот о чем.
– Какой еще талант? Сходил бы ты к лекарю, я распоряжусь.
– Воинский талант, господин барон. Опасаюсь, что лекарь не поможет. Разве можно вылечить дар, данный свыше? Не думаю.
– Данный свыше? – По виду хозяина замка можно было решить, что он начал закипать. – Пока что свыше тебе могут дать лишь плетей. От меня. За дерзость.
Плети в планы Виктора никак не входили.
– За что, господин барон? Я же как на духу! Словно родному отцу все выложил. Поделился тревогами. Спать не могу. Все о сражениях думаю.