Арфеев
Шрифт:
Последнее слово породило тишину, что еле смогла втиснуться меж ними. Рубашка обволакивала тело Ромы, а воротник встречал всё новые капли пота. Воздух начал тяжелеть и проваливаться в лёгкие подобно грузу, разжигая при этом каждое ребро. Но то, что происходило снаружи, никак не затрагивало того, кто сидел внутри. Он знал, что кончики пальцев немеют, а глаза видят, как стены становятся больше, но не замечал этого. Знал, что что-то с бешенной силой колотится в груди и стук этого механизма отдаётся даже в горле, но всё равно предпочитал не замечать этого. Единственным, что пробивалось в сознании, было беспокойное дыхание Насти, и именно её вздохи заставляли
Рома отвернулся от Эльвиры и подошёл к одному из умывальников. В полной тишине он повернул кранчики, и поток воды стал омывать его руки.
— Вас задело то, что я заговорил о вашей личной жизни, да?
— А вы догадливый.
Он лишь усмехнулся и, добавив на ладони жидкого мыла, продолжил:
— Эльвира, можете мне ответить на один вопрос?
— Сначала задайте его, уже потом я подумаю.
— А вы осторожная, — вновь наступила тишина. Она была настолько молчаливой, что сквозь неё можно было услышать, как потолок перешёптывается с полом. Рома направился к раздатчику бумажных полотенец и, взяв одно, начали вытирать им руки. — Скажите, вы считаете себя профессионалом?
— К чему вопрос?
— Вижу, что считаете. Это у вас на лице написано. А теперь давайте подумаем, чего никогда не смеют делать профессионалы. — Увидев, как открылся её рот, он резко поднял палец вверх и даже не оставил её шанса сказать хоть слово. — Можете не отвечать, я сделаю это за вас. Профессионалы никогда не позволяют себе смешивать личную жизнь и работу. Никогда, понимаете? То, что у них происходит на любовном фронте, никак не должно влиять на рабочий процесс. — Бумажное полотенце отправилось в мусорку. — Так что я предлагаю…
— Пошёл вон. — Эльвир указала пальцем на дверь, и в голосе её слышалась твёрдость, когда эти слова пробились сквозь стиснутые зубы. — Оба. Пошли вон отсюда.
Она взирала на них с нескрываемой ненавистью и в особенности — на него. Краешки глаз заполнило множество маленьких сосудов, напоминающих крохотные красные молнии. Губы Эльвиры прижались друг к другу с такой силой, что аж побледнели и чуть не пропали с лица. Её дыхание старалось быть спокойным, не показывать намёк на волнение, но всё портили непослушные ноздри — всё время расширяющие и сужающиеся. И прилившая к щекам кровь предательски заиграла на её лице.
Рома подошёл ближе, ступая по плиткам аккуратно, чувствуя напряжённость всей ситуации. Сейчас он разгуливал по лезвию ножа, и что было самым страшным — он тянул за собой Настю. От каждого его следующего шага зависела судьба той девушки, что сейчас молча стояла у него за спиной, без своей футболки. Его женщины, что доверилась ему, а теперь краснела и со стыда была готова провалиться сквозь землю.
Посмотрев Эльвире в глаза, Рома заговорил:
— Мы не можем выйти отсюда, даже не попытавшись…
— Тогда я вызову охрану. — Говорила она серьёзно и угрожающе, так что в её слова пришлось поверить. Шёпот потолка и пола становился громче, и только сейчас Рома заметил, как начинает болеть голова. — Если вы не выйдите отсюда через минуту и не окажетесь на улице, я вызову охрану, обещаю. Думаю, Роман, вам будет неприятно смотреть на то, как чужие мужские руки будут проходиться по телу вашей возлюбленной. Я права?
Она выжидающе смотрела на него, но через некоторое время отвела взгляд, а карие глаза продолжали рассматривать её лицо.
Минуту все трое пробыли в тишине, затем другую. За это время Эльвира успела два раза снять очки и протереть их, делая это крайне медленно и с таким видом, будто обезвреживала бомбу. Рома не сводил с неё взгляда лишь по одной простой причине — он боялся увидеть, как на него движутся стены и опускается потолок. Когда наконец наступил тот момент, где Эльвира не выдержала тишину и открыла рот, чтобы заговорить, за неё это сделал Рома:
— Я вас услышал, Эльвира Рафаэльевна. Мы уйдём, раз вы того хотите. Прямо сейчас — он повернулся, подошёл к Насте, взял её за руку и направился к выходу. У самой двери остановился и произнёс последние слова, которые Эльвира услышит от него. — Если я как-то обидел вас, прошу прощения. Я говорил лишь правду и ничего более.
После чего опустил ручку и вышел из туалета.
Он не помнил, как прошёл по коридору.
Помнил лишь то, что ужасно испугался, когда голубые стены начали сужаться и тянулись друг к другу, становясь невероятно огромными. Помнил, как сильно сжимал ладонь Насти и тащил её за собой, пока сам с каждой секундой ускорял шаг, а в конце и вовсе бежал к той проклятой двери.
Он вышиб её плечом и ворвался в тихую ночь, воздух которой был невероятно свеж. Никогда прежде Роме не казалось, что воздух может быть НАСТОЛЬКО вкусным. Лёгкие трепетали от каждого вдоха, а прохладный ночной ветер заботливо охлаждал кожу и заставлял на теле появляться мурашки. Рубашка ещё сильнее облепила торс, подчёркивая рельеф мышц. И только когда слабые иглы холода кольнули Рому в грудь, он вспомнил, что Настя стоит в одном бюстгальтере, под тем же самым ветром.
Он взглянул на неё — съёжившуюся, втянувшую голову в плечи и постоянно стучащую зубами. Свет уличных фонарей играл бликами на её лице и мягко переливался на каплях пота. Ещё один порыв ветра заставил Рому начать снимать свою рубашку, но как только Настя увидела это, тот тут же пресекла:
— Не надо, оставь себе. — Она разжала пальцы и высвободилась из-под его хватки. Тёмные волосы ластились по ключицам и спине, стараясь скрыть от ветра обнажённую кожу. Но даже несмотря на царствующий вокруг холод, Настя непоколебимо стояла на улице, плюя на жадные взгляды проходящих мужчин. Её глаза вцепились в Рому, и взгляд, сквозивший в них, был взглядом разъярённой женщины, что сейчас же требовала ответа. — Я задам тебе только один вопрос, Ром. Один грёбанный вопрос. — Он услышал, как что-то щёлкнуло в её горле. — Что это было?
Вдали раздался автомобильный гудок и какой-то мужчина признался всему миру, как хорошо проводил время с мамой недоноска-мотоциклиста. Потом шум города вновь поглотил все посторонние звуки, оставив только гудение машин и бесконечный гомон идущих мимо людей. Но даже они поблекли на фоне заданного Настей вопроса, который эхом отозвался в сознании Ромы.
— Слушай, я не знаю, что это было. — После этих слов она пропустила краткий смешок и молча кивнула, как бы соглашаясь со сказанным. Её губы напряглись в фальшивой улыбке, будто бы говорящей: «Ну давай, продолжай, вешай мне лапшу на уши». Глаза внимательно следили за каждым его движением, пока их поверхность поблёскивала в лучах фонарей. — Сначала всё вроде шло нормально, а потом эти стены…и в общем…мне стало жарко…