Арфеев
Шрифт:
— Что случилось? Говори спокойно.
— Отца нашли мёртвым. Какие-то гады избили его, Ром! Взяли и избили! Он захлебнулся кровью! РОМА! Забери меня, пожалуйста, я не могу! Просто приезжай и…
— Я приеду. — Он завершил звонок и медленно отложил телефон.
Минуту постоял, уставившись на царапину на стене (давно она здесь?) и ни о чём не думая. Посмотрел на погоду за окном, словно во сне подошёл к шкафу. На улице вовсю припекало солнце, но он всё равно выбрал чёрную рубашку, чёрные брюки и туфли. Одевшись, Рома пришёл на кухню, где встретил вопросительно смотрящую на него Настю.
— Ты куда это?
— Прости, дела появились. Мне нужно бежать.
—
Он секунду молчал, но потом ответил:
— Да, по работе. Надеюсь, управлюсь быстро и приеду обратно.
— Может, ты хоть позавтракаешь?
— Извини, Рапунцель, не могу. Дела и в правду важные.
Рома уже взял ключи и направился к выходу.
— Давай я тебе хоть рубашку поглажу! Она у тебя вся мятая!
Но ей ответили лишь захлопнувшаяся дверь и следующая за ней тишина. Настя повернулась к ещё горячей яичнице и посмотрела на неё, со злостью поджав губы.
— Спасибо большое, Настя, за завтрак! Я так ценю твою заботу! Так ценю твоё время! Ты же себе ещё ничего не приготовила, зато мне уже кушать подано! — Она с силой сжала лопатку и швырнула её в плиту, попав по тарелке, которая разбилась об пол.
Пара осколков вонзилась в лодыжку.
Рома взял «мерседес», на котором уже не ездил больше двух месяцев.
Хоть он и мог позволить себе большинство машин в автосалонах Петербурга, почему-то ему нравилось ездить на метро. Не в автобусах или троллейбусах, а именно на метро. Казалось, там царит особая атмосфера: этот прохладный ветер внутри мчащегося вагона, уже такой знакомый и приятный шум, спуск по эскалатору и само ожидание поезда рядом с незнакомыми людьми. Быть может, в Роме ещё не умер романтик, и он до сих пор восхищается окружающим миром? Вполне возможно.
Но сегодня была нужна именно машина. Чёрный Mercedes-Benz AMG GT R 2019 года выпуска.
Рома провернул ключ в замке зажигания и вроде бы услышал, как взвыл двигатель, но мысли его были вне салона и витали где-то в облаках. Гудение из-под капота убаюкивало, и чтобы полностью не оторваться от реальности, Рома включил радио и увеличил громкость. Обещая себе следить за дорогой, он выехал со двора.
Ведущий по радио заверил, что сегодня будет потрясающий день!
Мать истерила.
Как только чёрный «мерседес» появился на этих захудалых улицах, от вида которых хотелось выколоть себе глаза, к нему подбежала какая-то сумасшедшая и открыла переднюю дверь.
— Привет, мам.
С ним поздоровались рыдания, и с первых её неразборчивых слов Рома перестал что-либо слушать, а лишь спросил, куда ехать.
— Вот у меня адрес. — Она протянула ладонь, на которой чернилами были выведены какие-то непонятные символы. Писала она, похоже, дрожащей рукой. Рома пригляделся и узнал в этих закорючках название улицы и номер дома, о которых раньше где-то слышал. — Недалеко от этого места, ближе к лесу. Эти добрые люди похоронили его, представляешь?! Он же им совсем никто! А они так заботливо… — Мама прижала ко рту кулак и простонала в него, зажмурив покрасневшие от слёз глаза. На какой-то миг Рому проняла жалость к этой женщине, но он тут же смог подавить в себе это чувство. — Они поставили плитку…ну, просто камень, без имени и фамилии. У него не было документов с собой, но зато… — Она улыбнулась, и от улыбки этой — неожиданно тёплой — по коже пробежали мурашки. — У него с собой была моя фотография, где я молодая,
Памятник.
Грёбанный памятник.
И половину этого памятника будут занимать огромные яйца, контролировать которые не под силу никому.
— Посмотрим, — но смотреть была не на что. Рома бы с большим удовольствием поставил монумент матери, чем этом козлу-яйценосцу. — Приедем и посмотрим, мамуль. Приедем и посмотрим.
Она вновь начала что-то говорить, но он её не слушал, а включил музыку и сделал громче. Когда к регулятору громкости потянулась чужая рука, Рома твёрдо проговорил:
— Сделаешь потише или выключишь, я немедленно высажу тебя.
Она могла что-то ответить, но её обжёг холод в глазах сына, и всю оставшуюся дорогу они ехали молча.
До пункта назначения, как показывал навигатор, оставалось меньше километра. Они выехали из города и теперь мчались по относительно пустой трассе, окружённые бесконечным зелёным полем. Кое-где проглядывали редкие деревья, но в основном землю покрывала только трава, уступив место лишь автомобильной дороге. Рома увидел слева озеро, играющее с бликами света в этот яркий день. Поверхность воды игриво переливалась под солнечными лучами, а на противоположном берегу купалось несколько человек — скорее всего, семья.
Семья…
Руки сжали руль крепче, под сомкнутыми губами стиснулись зубы.
Погода была чертовски хорошей. Слишком хорошей для похорон, которые заслуживали лишь ливень и бьющую в могильную плитку грозу. В такую погоду хотелось гулять и по парку с любимой женщиной, слушать, как она смеётся, покупать ей сахарную вату и после очищать её губы от липкого слоя, а не вот это вот всё. Эти похороны отца, который спустя двенадцать лет скитаний появился на пороге их дома и решил, что его вдруг примут обратно.
Размечтался, папаша. Надеюсь, сейчас ты трахаешь Алёну и давишься опиумом.
Чья-то рука накрыло колено Ромы, и вскоре он услышал голос матери:
— Останови вот здесь, пожалуйста.
Чёрный «мерседес» аккуратно съехал на обочину, мерно гудя двигателем. Колёса сошли с асфальта на землю и проехали несколько метров, прежде чем остановились. Рычание под капотом смолкло, и теперь тёмный красавец германских кровей молча стоял в гордом одиночестве, окружённый бескрайним полем.
— Ром, — её голос слегка дрожал и сквозил неуверенностью, — я не знаю, почему ты так холоден и резок со мной, но я просто хочу… — С покрасневших глаз сорвались слёзы, и мама тут же вытерла их, не решаясь поднять взгляд. — Я хочу, чтобы ты просто выслушал меня. Я не пью уже два дня и думаю, что заслужила разговор с сыном. Если он у меня есть.
Рома сжал обод руля, но промолчал.
— Что случилось, когда вы вдвоём вышли на улицу?
Он ждал этого вопроса и подготовился к нему, но легенда о счастливом конце напрочь вылетела из головы, когда его взгляд встретился с глазами матери. Глубоко впадшими глазами матери. И, безусловно, знакомо карими. Белки будто воспалились и ныли от покраснения, а острые паутины морщин впивались в кожу на всём её лице. Мать Ромы выглядела на все шестьдесят лет а то и больше, при том условии, что ей лишь пару месяцев назад исполнилось сорок с чем-то. Но старости было плевать на цифры; она смотрела на образ жизни, привычки, мышление и подкрадывалась тогда, когда человек сам начинал разрушать себя по частичкам.