Арфист на ветру
Шрифт:
– Не знаю. – Голос Моргона задрожал. – Наконец-то ты спросил о самом главном.
С минуту в комнате царило молчание, не нарушающее мирный, ровно льющийся голос хедской ночи. Элиард сделал шаг вперед, поддал ногой подвернувшиеся черепки, положил на стол ладони и, склонив голову, сказал глухо, словно звук его голоса проходил через толстую подушку:
– Моргон, они же мертвые.
– Значит, у них есть преимущество в бою перед живыми.
– А ты не мог привезти просто живое войско? Мне кажется, это было бы проще.
– Привезти на остров вооруженных людей – это все равно что пригласить
– Ты уверен? Ты уверен, что кто-то посмеет напасть на Хед? Наверное, брат, ты потерял рассудок.
– Наверное. – Это слово, казалось, пропало среди истертых камней. – Я больше ни в чем не уверен. Я просто боюсь, я страшно боюсь за все, что люблю. А знаешь, какой простой и важной вещи я так и не смог научиться у Гистеслухлома в недрах горы Эрленстар? Я не научился видеть в темноте.
Элиард повернулся, и Моргон увидел, как слезы текут по его лицу.
– Прости меня, брат, я ору на тебя, но даже если бы ты силой вырвал у меня землеправление, я бы по-прежнему слепо доверял тебе. Может быть, ты все-таки останешься здесь? Прошу тебя, останься, а? Пусть волшебники придут к тебе. Пусть придет Гистеслухлом. Тебя, как пить дать, убьют, если ты снова покинешь Хед.
– Нет. Я не умру.
Моргон обнял Элиарда за шею и крепко прижал к себе.
– Я слишком любознателен. Мертвые не будут тревожить земледельцев Хеда, клянусь тебе. Едва ли вы их вообще заметите. Они подчиняются только мне. Я показал им кое-что из истории нашего мирного Хеда, и они принесли присягу, что защитят здешний мир.
– Ты подчинил их.
– Мэтом перестал держать их под надзором, вот они и распоясались – иначе бы я о таком и не подумал.
– Как ты добился повиновения мертвых из Ана?
– Я способен смотреть на мир их глазами. Я понимаю их. Пожалуй, даже слишком хорошо понижаю.
Взгляд Элиарда пронзил Моргона.
– Ты чародей, – ахнул он, но Моргон только покачал головой.
– Ни один чародей, кроме Гистеслухлома, никогда не касался землезакона. Я просто могуществен в отчаянии.
Он оглянулся на Рэдерле. Привыкшая к неожиданным взрывам чувств в доме своего отца, она сидела, не поднимая глаз. Тристан безмолвно смотрела на молоко в кувшине. Моргон коснулся ее темных волос; лицо ее поднялось к нему – бесцветное, как будто замерзшее.
– Прости меня, – прошептал он. – Прости. Я не собирался, вернувшись домой, тут же затевать ссору.
– Ничего страшного, – сказала она миг спустя. – Это то единственное, что у тебя выходит так же, как раньше. – Она поставила кувшин с молоком и встала. – Принесу-ка я метлу.
– Я сам.
Лицо ее озарилось улыбкой.
– Прекрасно. Можешь заодно и подмести. А я пока принесу еще еды. – Она, колеблясь, дотронулась до его ладони, покрытой шрамами. – А потом ты расскажешь, как ты превращаешься.
Он рассказал им об этом после того, как подмел пол. И с лица Элиарда, слушавшего его, не сходило недоверчивое изумление, особенно после того, как Моргон рассказал о том, что он чувствует, когда превращается в дерево. Он обшарил свой мозг, чтобы рассказать им как можно больше разных разностей, которые помогли бы им хотя бы ненадолго забыть о самом ужасном в его
– Я совсем позабыл о мертвых.
– Еще не светает, – заметил Элиард нарочито сдержанно.
– Знаю. Но корабли подойдут к Толу из Кэйтнарда один за другим, лишь только я дам команду. Не беспокойся. Ты не увидишь мертвых, но тебе надлежит быть там, когда они ступят на Хед.
Элиард неохотно поднялся, выдубленное непогодой лицо его было белее мела.
– Ты будешь со мной?
– Да.
Они вышли из дома все вместе и отправились к Толу, вниз по дороге, пустой и бледной, словно лезвие ножа, меж темными хлебами. Шагая рядом с Рэдерле, сплетая ее пальцы со своими, Моргон чувствовал, насколько она все еще напряжена и насколько устала от их долгого и опасного путешествия. Когда они подходили к Толу, она угадала его мысли и улыбнулась.
– Я оставила одну безмозглую семейку ради другой.
Луна, сиявшая в три четверти, уже опустилась, словно желая полюбоваться Толом. За черным проливом виднелись два сощуренных огненных глаза: предупреждающие огни на мысах Кэйтнардской гавани. Сети висели над песком серебряными паутинами, вода с тихим шелестом лизала пришвартованные лодчонки.
Бри Корбетт негромко окликнул их, свесившись через корабельные поручни:
– Пора?
– Пора, – кивнул Моргон.
– Хотел бы я быть уверен, что ты знаешь, что делаешь, – процедил сквозь зубы Элиард.
Тут с пустой палубы соскользнули сходни, и он отступил – да так близко к краю причала, что едва не свалился в воду. Моргон опять попытался войти в его разум.
Упрямство и твердолобость Хеда, казалось, напирали на мысли Моргона, и он одолел их, наполнив разум Элиарда заманчивыми, богатыми и блистательными образами, которые он почерпнул в истории трех уделов, запечатленной в памяти мертвых. Медленно, по мере того как открывался для него разум Элиарда, мертвые покинули корабль и были поглощены Хедом.
Внезапно Элиард произнес в изумлении:
– Они спокойны.
Рука Моргона легла на его плечо.
– Сейчас Бри отплывет в Кэйтнард и пошлет следующий корабль. Там еще шесть. Последний Бри приведет сам, на нем и отплывем мы с Рэдерле.
– Нет.
– Я вернусь.
Элиард молчал. С корабля послышались звуки, сопровождающие отплытие, краткие распоряжения Бри. Наконец корабль медленно отвалил от причала, и темные полотнища его парусов развернулись во всю ширь, чтобы ловить неустойчивый ветер. Судно, огромное, черное, беззвучное, двинулось по усеянной лунными блестками воде в ночь, оставляя за собой мерцающий шлейф.