Аргентинец
Шрифт:
— Двадцать девять.
— А мне шестьдесят пять. У меня погибли все — муж, сын… У меня никогда не будет единокровных внуков, я нищая, мои дни сгорают… Но я хочу жить! Скажите мне, что вы собираетесь делать?
— Весной мы уедем, — признался Клим. — Я, Нина и доктор Саблин.
— Куда?
— Мы пока не решили.
— В Новороссийск! — горячо шепнула Софья Карловна. — Там на рейде стоят корабли союзников — я точно знаю: мне наш интендант говорил. А оттуда можно перебраться во Францию. Вы возьмете меня с собой?
Клим смутился:
— У нас нет денег, и мы пока не придумали, откуда их возьмем.
Софья Карловна вынула из кармана маленький бархатный мешочек и вложила его в руку Клима:
— Эти бриллиантовые серьги моя мать подарила мне на свадьбу. Я думаю, за них можно выручить большую сумму.
— Но как же…
Это казалось невероятным: графиня, никогда не любившая Клима, вдруг доверила ему свои последние сбережения?
— Берите безо всяких клятв и объяснений, — сказала Софья Карловна. — Я по-прежнему не одобряю вашего образа жизни, но раз вы не бросили Нину, значит, вы принадлежите к благородному сословию. А это не царский двор и не дворянское звание: это братство людей высокой культуры и чувства долга.
4
Невероятно счастливый день — после семи забыли отключить электричество.
— Зря радуетесь: наверняка у кого-нибудь обыск будет, — мрачно предрекала Мариша, но на ее слова никто не обратил внимание. Клим, Нина и Саблин были слишком возбуждены известиями от графини.
— Как она умудрилась спрятать эти серьги? — ахала Нина, разглядывая переливающиеся на свету бриллианты. — А ведь говорила мне, что у нее ничего не осталось.
Любочка позвала их ужинать. Антон Эмильевич по обыкновению рассказывал истории:
— Думаете, всеобщая трудовая повинность и продразверстка — это изобретение большевиков? Как бы ни так. Это все то же старое доброе тягло, существовавшее в Московской Руси. Тяглом обкладывали не человека, а территорию, а там уж вы сами поделите, кто что будет выполнять и сколько платить. Если работа не будет сделана — всем батогов. Только раньше освобождение от тягла давала государева служба, а сейчас — членство в партии.
Дома дядя Антон уже не вспоминал о «команде» и «единоличниках» и мог позволить себе критику правительства.
Клима раздражала его болтовня. Ему хотелось поскорее укрыться у себя и как следует обдумать: кому и как продать серьги? сколько примерно можно за них получить? как обезопасить себя, чтобы не наткнуться на чекистскую засаду?
— Папа, бог с ним, с этим тяглом, — сказала Любочка. — Ешь, а то все остынет.
Внезапно с улицы раздались шаги. Потом громкий стук в дверь. Клим похолодел: «Обыск! Куда серьги прятать?» Он вскочил, но Любочка остановила его:
— Сиди. Мариша, спроси, кто там?
Клим тайком передал Нине серьгу: если одну найдут — может, вторую удастся сохранить? Она сунула ее за край чулка. А что, если ее саму будут обыскивать?
Нервы были напряжены до предела. Мариша загремела засовами. Чей-то голос, скрип половиц…
— Вы тут ужинаете? — проговорил краснолицый человек, заглядывая в столовую. Это был Петрович — тот самый военный, с которым Клим играл в преферанс.
— Ося! — завизжала Любочка и бросилась ему на шею.
5
После ужина Осип и Любочка ушли к себе в комнату и что-то долго обсуждали. Нина несколько раз подходила к их двери и возвращалась в столовую бледная и встревоженная:
— Ничего не слыхать.
Мариша давно убрала посуду, Антон Эмильевич отправился к себе, а Нина, Клим и Саблин все не выходили из-за стола.
Cтоял в поле теремок, в нем жили мышка-норушка, лягушка-квакушка и прочие звери. И вот заглянул туда медведь… Сломает все или будет мирно жить-поживать и добра наживать?
Клим подкидывал на ладони пузатую солонку. Кто бы мог подумать, что Осип и Петрович — одно и то же лицо? М-да, ну и кавалера выбрала себе Любочка!
Саблин выглядел так, будто его отхлестали по щекам. Невозможно представить, чтобы жена — самое дорогое существо на свете — предала тебя. Люди все время сходятся и расходятся — к этому относишься спокойно, когда это происходит с кем-то чужим, но когда видишь друга, перебитого горем, когда примеряешь его беду на себя, кровь стынет в жилах. Хочется прижать Нину к груди и потребовать клятвы: «Обещай, что с нами никогда этого не произойдет!»
Наконец Любочка заглянула в столовую:
— Клим, подойди, пожалуйста.
В этот момент электричество наконец погасло.
6
Церковная свеча озаряла усталое лицо Осипа. Любочка стояла за его спиной и, улыбаясь, смотрела на Клима.
— Вот, значит, где встретиться пришлось… — проговорил Осип. — Любовь Антоновна сказала, что ты ее родственник.
— Да.
— И что ты журналист и умеешь с публикой…
— Вроде того.
— И по миру поездил… Где тебе приходилось бывать?
— В Персии, Китае и Аргентине. Ну и в детстве по Европе прокатился.
Светлые глаза Осипа глядели внимательно и настороженно.
— А жена твоя, стало быть, сбежала из-под ареста?
Клим дернулся, перевел взгляд на Любочку. Зачем она ему рассказала? Неужели все еще ревнует к Нине?
— Любовь Антоновна говорит, что твою Нинку хотели арестовать из-за брата… — произнес Осип. Он провел пятерней по коротко остриженным седым волосам. — Черт вас разберет… Посадишь — а может, за ней и вины никакой нет: государству только лишний расход на то, чтобы ее кормить и охранять. Оставишь на свободе — так ведь она небось не простит нам, что мы ее брата расстреляли, вредить будет…