Аргентинец
Шрифт:
Клима поставили к двери. Осип сунул фонарь проводнику: «Будешь светить» — и вытащил из кобуры револьвер.
— Другов, не смейте! — заорал Саблин, схватив его за руку.
Грохнул выстрел, и Клим выпал из вагона. Из купе донесся отчаянный женский вой.
Осип не спеша застегнул кобуру и вдруг с силой ударил доктора кулаком в голову. Тот ничком повалился на заплеванный пол.
— Товарищ Другов, у них спирт в ящике! — закричали из купе.
Проводник, трепеща всем телом, заглядывал Осипу в глаза:
— Поверьте, я не знал, что они перебежчики!
— Смотреть надо было, — сквозь зубы проговорил Осип и пошел прочь.
Глава 37
1
Саблина, Нину и Софью Карловну высадили на безымянной станции и отвели на военно-контрольный пункт, помещавшийся в реквизированном элеваторе. Кругом валялось зерно, его втаптывали в грязь, лошади красных конников тянулись к нему губами. Вдали время от времени грохотали пушки.
Арестантов содержали в помещении конторы — всех вместе: и мужчин, и женщин. В дверях сидел конвоир, матрос в рваных брюках: вместо винтовки — топор, на бескозырке надпись, сделанная от руки: «Красный террор».
— Это что же, название корабля? — спросил Саблин.
— Это наша программа.
Графиня хлопотала вокруг помертвевшей Нины:
— Хотите, я воды для вас попрошу?
Нина не смотрела на нее. В лице ни кровинки, зрачки расширились до того, что глаза казались черными.
Варфоломей Иванович сам не мог до конца осознать то, что случилось. Как Осип оказался в их вагоне? За что он убил Клима? Застрелил человека и исчез, не проявив ни малейшего интереса к оставшимся преступникам.
Клима было жалко до спазма в горле… Вот ведь — прилетел, растормошил всех, влюбил в себя эту невезучую девочку, Нину Васильевну…
Саблин обрывал себя: «Тебя самого расстреляют через пару часов. Эх, Любочка… Ведь ты выбрала убийцу, он вернется, а тебя даже защитить будет некому…»
Надписи на стенах:
…Сижу 26 дней. За что — не знаю.
…Здесь был Исидор Крюков, невиновный камердинер.
…Хохочут дьяволы на страже, и алебарды их в крови [34] .
Арестантов было человек тридцать. Некоторые рассказывали, за что их взяли: семидесятилетнего старика, бывшего сельского старшину, — за то, что, заслышав о приближении белых, надел медаль.
— Красные решили испытать, кто за них, а кто за Деникина: обрядили своих солдат в трофейные погоны и целым отрядом пришли к нам в село. Мы сперва не поверили, а потом собрались перед церковью, поп молебен отслужил. Командир сказал: «Кто хочет пойти добровольцем — записывайся по одному». Человек десять записалось, их потом шлепнули, а меня — сюда.
34
Цитата из стихотворения В. Я. Брюсова «В ресторане».
«Шлепнули» — как насекомое. Именно этим словечком все чаще обозначали смерть.
Двое мужиков приехали из деревни с полупудовой бочкой соленых грибов: надеялись поменять ее на серпы. Их взяли за спекуляцию.
Растрепанная женщина, явно шизофренического типа, беспрерывно жаловалась на племянницу, которая донесла на нее: мол, тетка выращивает в палисаднике цветы, чтобы дарить их белым победителям.
— Она дом мой хотела захватить! Чтобы меня в расход, а ей георгины мои достались! — кричала она и клала земные поклоны. — Господи, накажи ее! Пусть она ослепнет, пусть сдохнет!
Саблин стоял у окна и смотрел, как по улице тянутся бесконечные обозы: город спешно эвакуировался. Надежды на освобождение не было: матрос сказал, что всех арестованных перебьют — не тащить же их с собой в тыл! Он нервничал и то и дело уходил с поста, чтобы узнать, когда будут эвакуировать военно-контрольный пункт. Вместо него оставался солдат, вооруженный наганом.
Саблин горел, будто все его тело было охвачено воспалением. «Неужели убьют?» — тупо стучало в мозгу, и тут же вскипала жажда протеста: «Надо что-то делать… Надо бороться…»
Он долго приглядывался к оставшемуся конвоиру. Лет сорок пять, лицо загорелое, обветренное, под глазами мешки, на ноздре выпуклая родинка. Конвоир сидел в дверях и от нечего делать плевал себе под ноги, стараясь, чтобы слюна растянулась до самой земли. Поговорить с ним? Запугать? Сказать, что все уехали и бросили его одного?
Окно разлетелось от удара снаружи. Арестанты испуганно вскочили. «Красный террорист» бил стекла обухом топора:
— Чтоб белякам не досталось!
Солдат с родинкой кинулся к нему:
— Ты чего, дурной?! Мы, может, еще вернемся — как будем зимовать?
Саблин сунулся к выходу, но конвоир тут же нацелил на него наган:
— А ну назад!
«Террорист» что-то долго рассказывал на ухо своему подельнику. Голоса арестантов смолкли: все смотрели на конвоиров, пытаясь угадать, что они затевают. На улице уже никого не было, только изредка галопом проносились вестовые.
Обед не принесли, и «красный террорист» опять сорвался и убежал.
Стараясь держаться прямо, растягивая губы в фальшивую улыбку, Варфоломей Иванович направился к конвоиру:
— Слышь, а я ведь тебя знаю… Ты откуда будешь?
Солдат угрюмо зыркнул на него:
— Владимирский.
— А деревня?
— Кострово.
— Точно! — обрадовался Варфоломей Иванович. — Я ж туда в отпуск приезжал! Жил у старухи… как ее? Ну горбатая такая!
Солдат поднял брови:
— Баба Нюра, что ль?
— Ну! Ты давно там был? Как она?
— Чего ей сделается? Живет себе… Моя изба от нее через два двора.
Саблин ухарски стукнул его по плечу:
— Да мы с тобой получается сродни! Вот где встретиться довелось!