Аргидава
Шрифт:
– Воруете? – поинтересовался Сашка, заметив, что Катерина достает из горки известную злополучную фруктовницу.
– Да вы что? – удивилась Катерина, продолжая упаковывать вазу.
– Э! Э! Что это вы делаете?! Это не ваше! – вскрикнул Сашка.
– Но Лексейсаныч мне эту вазу… на память… подарить… – растерялась Катерина, – обещали. К свадьбе…
– На какую еще память? К какой еще свадьбе?! – Сашка раздражался не столько от разговора с дурой Катериной, сколько от боли во всем теле. Подумать только, Корнеев сдох, а тело Сашкино от его побоев все еще болит. – Вы что себе вообразили?! Да ему и в голову такое не могло прийти – жениться на домработнице! Свои личные вещи можете забрать. Но вещи моего… – он выдержал почтительную паузу, – покойного дяди не смейте трогать. Они мне дороги.
Катерина вжала голову в плечи, всхлипнула и окончательно поняла, что все, все ее мечты рухнули. А какие у нее были здесь грандиозные планы: продать все это старье, купить новой мебели, мягкой, светлой. И чтобы утопать в ней. Посуду – да, посуду оставить. Проверить, что там у него по шкапчикам, может, сережки там или что. Ну и съездить с новым мужем куда-нибудь на моря, за границу, никогда не была. Лежала без сна и фамилию новую примеряла – Корнеева. И чтобы в городе говорили, а, это полковничиха. Жена Корнеева. И Сашку, племянника Сашку, этого странного, молчаливого, неприветливого, чтобы вон из моего дома! Взрослый уже, самостоятельно должен жить.
Впереди много хорошего, думал Сашка, снисходительно прислушиваясь к тому, как несостоявшаяся полковничиха стыдливо собирает свои тряпки. Впереди – поиск семнадцатой тетради, думал Сашка. А это проще простого. Он же дружит с ними, с Машкой и с Игнатом, дружит. Что ж они, с ним не поделятся, что ли? Вместе же все «раскапывали»… Сашка заставил себя встать, скривившись от боли, нашел брошенную на обитую бархатом козетку свою куртку, вытащил из нагрудного кармана фотографию. Они втроем – Игнат, он и Машка – хохочут счастливо, потому что Игнат выставил фотокамеру на камень, поставил таймер и в тот момент, когда камера должна была щелкнуть, в объектив своим любопытным кожаным носом влезла Лушка. Оттого и люди на фотографии искренние, веселые и беззаботные.
Сашка вложил фотографию обратно в нагрудный карман куртки, прошел в спальню, оперся плечом о косяк двери и так стоял, потягивая ликер маленькими глотками, следя за тем, чтобы Катерина не утащила еще что-нибудь. Из его дома.
Где-то в заваленном на один бок ветхом домике почти беззвучно смеялась старая ведьма Пацыка, раскачиваясь и нашептывая: «Что было, то будет. Что будет, то было. Что было, что будет? Что будет? Что будет?» – и гладила сухой рукой русую голову своего внука, условно освобожденного Варерика, который валялся на лавке в забытьи то ли от алкогольного, то ли от наркотического опьянения, положив голову бабке на колени, как делал всегда в детстве. Бедный-бедный мальчик, намертво прикипевший сердцем и душою к соседской девочке. К смешной девочке в очках… Старуха улыбнулась, вспомнила, как испуганная, растерянная Маша, которую Варерик привез к бабке спрятать от банды корнеевской поганой, куда и дочь Катерина входила, как Маша эта плакала навзрыд, но не забывала свои «спасибо», «пожалуйста». Вот смешная же девочка… «Спасибо, бабушка. А можно, бабушка, пожалуйста?» И могла бы старуха пошептать, могла бы приворот сделать. Да, вспоминая мужа своего, дорогого сердцу Гайду, не стала. Приворожила Гайду. Так он и жил, сначала одержимый ею – ох, как она была счастлива! – а потом молчаливый, тихий, влюбленный в Чарну. С какой готовностью он кидался им помогать – ей и Мэхилю ее, с какой тоской он смотрел вслед ей, строгой, царственной, высокой и влюбленной в Мэхиля своего, авгура. Все догадывались, все видели. Все. Кроме Чарны.
Разве есть такое волшебство, что может заставить человека любить? Разве есть такие травы, что заставят девушку бесстрашно нырять в темное озеро вслед за любимым своим, а потом губами собирать капли воды с его плеча? Разве есть такое зелье, что заставит девушку добровольно сидеть верхом на его лошади, прикрывать собой его спину и подавать ему стрелы в сражении? Что будет, то и будет. И не пара они. Пусть Варерик поспит чуть-чуть, а уж потом Пацыка отошлет его далеко в горы, к сестре своей Василине. И никто не найдет ее несчастного мальчика, единственного из семерых внуков, кто еще помнил про бабку свою старую и помогал по дому, во дворе и деньгами.
Маленькая планета, Аргидава, на лугу рядом с нею свободно гуляет белая лошадь. Откуда она тут взялась? Кто ее привел, подарил или купил? Не суть. Ухаживают за ней сотрудники музея Аргидавы. Во время проведения реконструкций Кшися, инспектор времен и эпох, верхом объезжает временные поселения участников. Они обе красивы. Ветер развевает рыжие волосы Кшиси и белую гриву лошади. Кшисина кошка дружит с белой лошадью. Их часто видят вместе. И лошадь, и кошка радостно отзываются на лихой Кшисин свист. Макрина иногда переходит Турецкий мост, спускается на луг, подходит к белой лошади и обнимает ее за шею. Та мелко-мелко касается губами лица девушки, целует. Девушка относит цветы на могилу отца Васыля, потом идет в крепость и садится у северной стены Тронного зала, откуда капельками сочится вода… Ну что с этой Макриной поделать, опять садится на свое место, где сыро и холодно. Она садится и старательно плетет коврики из соломки. Ее научила крестная Елисеевна. Они хорошо продаются, эти коврики. Макрина продала уже один. Теперь Макрина – богачка. Как правило, она отдает эти коврики даром. Тем, кто ей нравится. А нравятся ей все-все. Вчера она подстелила такой коврик под уличную кошку с котятами. Но люди, особенно местные, получая в подарок коврик, тихонько оставляют ей деньги. Кладут в ее корзинку, в кошелечек с кукольными глазками. Потому что коврики на самом деле красивые и мало кто вообще умеет их делать.
Родители Макрины, родители Игната, родители Маши и все-все их друзья собрали по чуть-чуть денег и оплатили Макрине хорошие израильские слуховые импланты. Макрина послушала-послушала несколько дней, закрыла уши ладошками и сказала отцу:
– Нет-нет-нет.
– Ничего, привыкнешь, – засмеялся Мэхиль, – пойдем, послушаешь что-то.
Чарна с ними тихонько пошла. Следом. Они шли и шли, пришли в рощу, остановились. Мэхиль поднял голову к ветвям деревьев и тихонько засвистел: стиу-стиу-стиу!
Ему тут же ответили десятки маленьких глоток:
– Стиу-стиу-стиу-трллллль-тллллль! (Лети сюда! Я тут. Я тут.)
Макрина удивленно слушала, склонив головку к плечу. А потом подняла руки и принялась кружиться, медленно, плавно. Как будто много лет этому училась.
– Стиу-стиу-стиу-трллллль! – аккомпанировал девочке лесной хор. «Ля-ля-ля», – танцевала девочка.
Медленно, взявшись за руки, Мэхиль, Чарна и Макрина шли домой. К Макрине должна прийти Ася. Девочки будут рисовать. Макрина умеет видеть, как только может видеть человек солнца с чистой, нежной, бессмертной душой, правдивый по природе своей. И не умеет лгать. И не прячет хитрость за лишними ненужными словами. Макрина умеет видеть. Ася терпеливая и радостная учительница. Она уже представила свои работы в Выставочном зале музея Аргидавы. Картина Макрины тоже была выставлена. На листе яркие, смелые штрихи и блики, а в центре – изящный, но нечеткий силуэт лошади. Густые свежие тона, изумительный подбор красок, смелость мазков привлекают внимание посетителей. Называется так: «Свободная белая лошадь гуляет весной на лугу у реки Днестр, рядом со старинной крепостью Аргидава». Акварель, гуашь. Автор Макрина Гобнэта.
Макрина гордится и смущается. Она встречает посетителей, берет за руку и ведет сначала к своей работе. И стоит. Смотрит. Улыбается. А потом ведет своего нового друга к другой работе. Это лучшая работа Аси. Макрина говорит: «Идем… Ася!»
Лучшую Асину работу хотели купить. И увезти в Италию. Но эта работа не продается. На картине – собака-хаски. Улыбается, вывалив язык. Работа называется не очень понятно: «Айлавю, Маха».
Глава двадцать восьмая
Последняя
Через несколько дней на границе с Румынией будет арестован давно находящийся в розыске Бустылов Анатолий Кашафович по кличке Бустилат, подозреваемый в совершении преступления на острове Змеиный, в отравлении профессора Тищенко Никифора Николаевича, а также в нанесении тяжких телесных повреждений, приведших к смерти приходского священника собора Святой Макрины Саенко Василия Николаевича (о. Васыля). А также в подозрении в мошенничестве и воровстве в крупных размерах.