Аргидава
Шрифт:
На кургане сидела старая нянька Равке. Ненастье кинулся ей в колени и зарыдал. Ведьма бормотала что-то свое, невразумительное, но важное, успокаивающее, оправдательное.
В покои незаметно и бесшумно проникла нянька.
– Ты звал, царь, – прошептала Равке.
– Нет! – огрызнулся. – Уйди!
– Ты звал! – твердо возразила нянька.
Равке, не подчинившись, смело подошла, неся с собой запах пыли, солнечного жара, сырой, гниющей кожи то ли человека, то ли зверя, взяла из рук Младшего перстень, выдохнула удивленно и, закинув голову, зашлась счастливым смехом.
Изнутри кольцо обвивала надпись: «» («Тетис»). Семейная легенда гласила, что сей перстень подарила одной из греческих прапрапрабабок Либитины сама морская богиня Фетида, мать Ахиллеса. Фетида. По-гречески – Тетис. Камень, что венчал перстень, был черен, невзрачен, будто оплавлен адским огнем и остужен солеными морскими водами. В нем и была вся ценность. И вряд ли кто-то знал, что это за перстень, что это за надпись, что это за камень. Равке ведала и потому рухнула в ноги мальчику своему и лицом, и губами прильнула к стопам его.
Глава двадцать вторая
Профессор Тищенко
Тищенко умер внезапно в одночасье. Не проснулся. Лекцию читал, с коллегами на кафедре шутил, ждал гостей из-за рубежа, готовился к докладу какому-то очень важному, подробностей никто не знал, но так был счастлив – сиял! И вдруг утром известие: известный ученый, историк, археолог, исследователь крепости Аргидава, профессор Тищенко скоропостижно умер. Вообще, там история подозрительная была: перевернуто все в доме было, вроде Тищенко что-то вечером искал. Или кто-то искал, кого Тищенко беспрепятственно впустил. Стояли чашки на столе, чайник заварочный – Тищенко был мастером великим по завариванию чая, – печенье покупное, но хорошее, из дорогих. Тищенко ведь один жил. Ну, подозревали его, конечно. Но как-то от него эти подозрения отскакивали, очень был благороден он и, главное, не замечен ни в чем таком. Да, собственно, не обывателей всяких и сплетников это дело, и ничье дело. Только его. Абордажный венецианский меч с оскаленными крепкими волчьими зубами, принадлежавший Тищенко, наутро уже нашли в Сашкиной комнате. И никакие Сашкины клятвы и уверения не убеждали. И что Тищенко отдал Сашке меч на хранение и много чего другого отдал месяц назад в спешке – говорил, что на всякий случай, что так ему будет спокойней. И что меч вообще находился на шкафу, завернутый в несколько бархатных тряпок и упакован был в картон. И почему он вдруг оказался внизу, кто развернул его, кто переложил его под Сашкину кровать, Сашка не смог объяснить. Как-то быстро на него вышли, уже утром у Сашки был обыск. Он сам в это время с друзьями уехал на водопады, на какой-то бардовский фестиваль. Опрашивали всех, кто с Сашкой поехал. А ребята ничего толком сказать не могли – сидели всю ночь у костра, песни слушали, выпивали и пели под гитару. А Сашка и так всегда не очень заметный был, а ночью у костра то ли был он, то ли его не было, никто толком не помнил. Так случилось, что подозрение пало на него, якобы он с Тищенко был близок. Вхож в дом. До ночи мог сидеть в доме у профессора, даже засыпал временами в кресле. Тищенко его только пледом укрывал и продолжал работать. А когда профессор уезжал на симпозиумы или конференции, дом вообще оставлял на Сашку, доверял ему ключи. И мальчишка с удовольствием хозяйничал, поливал цветы, кормил редкого на то время ориентала кота Атиллу, злобного, недоверчивого, но преданно любившего почти по-человечески своего хозяина и Сашку.
Никто не говорил, каким образом и насколько Сашка был близок профессору, но все сверкали при этом глазами. А Сашка-старатель уже влюблен был тогда серьезно в девочку с их же кафедры, такую милую тихую умненькую красавицу. Она тоже была в ту ночь у костра, не могла не видеть Сашку. Тот глаз с нее не сводил, приятно ей было внимание лучшего студента, любимца профессора, но слабенькой она была, та девочка, влюбленность ее легкая в Сашку не могла преодолеть тяжесть и мерзость этих слухов, тем более Сашку посадили сначала под домашний арест, потом в камеру предварительного заключения, и она в те же дни уехала куда-то, даже не сдав последнего экзамена сессии, а потом родители ее поднапряглись, подсуетились, и она перевелась в другой вуз, в другой город, подальше от проблем.
Сашка просидел в кпз несколько суток, не спал, а когда однажды забылся, то во сне вдруг почудилось, что убийство Тищенко ему приснилось и все на самом деле хорошо, даже отчетливо увидел бумаги профессора с чертежами Аргидавы, с новыми яркими пометками под Тронным залом, и тут же всплыло над ним близко-близко лицо Корнеева, тот гаркнул что-то матерное. Сашка очнулся, дрожа от страха и омерзения.
Вот тогда из этого ада Сашку, разбитого, измученного, в слезах, почти теряющего сознание, и вытащил дядя.
Корнеев, кроме своей сомнительной принадлежности к науке и культуре, был изобретательный создатель различных легенд, а проще говоря, мастерски сочинял сплетни. Так что и эта сплетня об особых отношениях Сашки и Тищенко была неудивительна. Ее вполне мог придумать и озвучить именно Сашкин дядя. И на племянника давил: поминая Сашке мелкие детские шалости, интимные тайны, унижал его, смеялся отвратительным гулким, как из бочки, смехом, больше похожим на лай старой служебной тюремной овчарки. Словом, был великим мастером шантажа.
Так вот о Тищенко.
Сашка Маше с Игнатом рассказывал, как после присвоения профессору степени члена-корреспондента Британской академии наук профессор Тищенко пригласил этого британца-археолога… того, который усовершенствовал радар. И главное, так просто, чуть ли не с помощью женской шпильки. Дейвид его звали. Пригласил Дейвида сюда, к нам. Ну не к нам, конечно, а, естественно, в Аргидаву. Тищенко ведь всю жизнь занимался крепостью и утверждал, что следы захоронений в курганах есть не только вокруг крепости, но и в ней самой имеется уникальное захоронение пятого века нашей эры. Никто этому Дейвиду с его радаром не верил, наша академия не хотела даже оплачивать командировку, называли его шарлатаном, мол, как можно, не ведя раскопки, видеть сквозь слои конкретный предмет, его химический состав, а главное, возраст. Но Тищенко пригласил его. В гости. Как это называлось? Частный вызов, что ли. Еще целая история была, как он провозил радар через границу, поднимали все знакомства, профессор тогда обзванивал ученых чуть ли не полмира, а те по цепочке звонили своим знакомым, чтобы этот британец Дейвид… как же фамилия была его, вылетело, не помню… чтобы ему разрешили взять с собой его радар. Очень поспособствовал дядя мой, Корнеев. Сам ездил его встречать в Москву. Вез сюда на машине через две страны. И ведь не было такой надобности, а поехал.
Короче, тогда в результате сканирования всей площади Аргидавы Тищенко и этот Дейвид с его аппаратом обнаружили под Тронным залом древнее захоронение. Под северной стеной, откуда все время сочится вода. Он готовил доклад четыре года. И доказал, опять же с помощью этого радара, что древние строители Тронного зала спроектировали такую конструкцию, что, если только начать прокапывать ход к этому вот древнему захоронению, малейшее, хоть миллиметровое нарушение особых пустот под стеной Тронного зала вызовет резонанс. А тот поведет за собой моментальное разрушение соседних сооружений, которое затем вызовет подобные изменения следующих, и так далее в линейной последовательности по принципу домино. Гениальные зодчие.
– Были такие жрецы. В переводах отца Васыля есть о них. В тетрадках, которые Корнеев забрал, – мрачно отозвался Игнат.
Сашка нехорошо оскалился:
– И за неделю до своего доклада, куда были приглашены гости соседних государств, тех государств, чья история так или иначе была связана с поселением, а потом и с крепостью Аргидава, куда был уже официально приглашен британский коллега профессора Тищенко, тот, кто усовершенствовал радар, за неделю до триумфа своего, нашей науки, нашей страны Тищенко не проснулся утром. А доклад его в нескольких экземплярах, все планы крепости, все показания радара, все распечатки сканирования… исчезли.
– Расследование, естественно, вел твой дядя, Корнеев, – без капли сомнения отозвался Игнат.
Сашка кивнул.
– В пропаже доклада обвиняли меня. Даже подкинули мне улику. Буквально подкинули – под кровать. Я чуть не сдох в капэзэ. Корнеев меня вытащил. Дядя мой. Дя-дюш-ка…
Глава двадцать третья
Похищение
Иногда ему даже отказывало зрение. Все шестнадцать тетрадей Корнеев расшифровал и прочел за три месяца, закрываясь по вечерам в своем кабинете. Три тяжеленных месяца…