Аргонавт
Шрифт:
Зато миледи. Ох уж эта миледи! Буквально с первых минут выяснилось, что ее сходство с простоватыми замоскворецкими купчихами было не только внешним. Дама оказалась, говоря просторечивым солдатским словечком, свойская – непосредственная, простодушная, болтавшая без умолку. Пользуясь морскими терминами, она моментально взяла Бестужева на абордаж и засыпала массой вопросов: откуда он, по какой причине пустился в заокеанское плаванье, живы ли родители, какого он мнения о здешней публике, читает ли романы, слушает ли музыку, любит ли собак, а если любит, есть ли у него домашние… И так далее, и тому подобное – лавина вопросов, обрушившихся совершенно неожиданно…
Подобная словоохотливая дамочка, пожалуй что, при определенных обстоятельствах
– Безусловно, это крайне интересный вопрос, но мы с вами занимаемся чересчур уж отдаленными друг от друга аспектами электрической силы, не правда ли?
Магу оставалось лишь признать его правоту величественным наклонением головы – а там в действие бесцеремонно вступила леди Холдершот с очередным градом вопросов. В какой-то момент Бестужеву стало откровенно не по себе: узнав, что он прочно пребывает в холостом состоянии, не обремененный ни обручением, ни помолвкой и пока что намерен в этом состоянии пребывать и далее, леди Холдершот как-то странновато стала поглядывать то на него, то на свою безгласную воспитанницу. Несомненно, в голове у нее возникли идеи самого что ни на есть матримониального характера, ее мысли и взгляды можно было истолковать без труда: симпатичный молодой человек с твердым положением в обществе, недурным доходом и самыми радужными перспективами на будущее… очаровательная, но бедная, как церковная мышь, юная родственница, которую, называя вещи своими именами, понадобится вскоре сбыть с рук, устроив наилучшим образом… Бестужев даже приготовился изложить достаточно убедительную выдумку о некоей старой юношеской любви, в отношении коей он, встав наконец на ноги, намерен предпринять самые активные действия – но, на его счастье, леди Холдершот то ли отказалась от своей идеи, то ли решила отложить ее на будущее время, должным образом продумав…
В общем, он, кажется, неплохо играл принятую на себя роль – благо настоящих электротехников поблизости пока что не появлялось, и разоблачения можно не опасаться. К тому же он с профессиональной хваткой очень быстро отыскал прекрасный повод увести беседу далеко в сторону. Вчера за ужином заикнулся о своем интересе к спиритизму: мол, ходят самые разные разговоры, сам он не то чтобы верит и не то чтобы не верит, просто был доселе бесконечно далек от этого преинтереснейшего явления…
Всё. С этого момента прекратились расспросы и начались сплошные монологи леди Холдершот – причем свою лепту порой вносил «ассириец», к которому она обращалась за подтверждением тех или иных истин, догм, аксиом и деталей. И за ужином, и позже, в курительном салоне (леди Холдершот египетские пахитоски истребляла в количествах, сделавших бы честь драгунскому вахмистру, так что курительная оказалась не тем
Почему-то сегодня его сотрапезники запаздывали, вопреки обыкновению, и Бестужев покончил с первым в совершеннейшем за столом одиночестве, чему, следует признать, был только рад. Как и в течение всего предшествующего дня, время от времени, проделывая это достаточно незаметно, поглядывал влево, на стол, располагавшийся неподалеку от его собственного, – и до сих пор не мог сообразить, с кем же столкнулся. Безусловно, это какое-то притворство, маскарад, театр, но где собака зарыта? Без дополнительных сведений никак не догадаться…
Двое из четверых за тем столом ни малейшего интереса не представляли – пожилая семейная пара, респектабельная, тихая и скучная, державшаяся с уверенным равнодушием людей, которым отнюдь не в новинку такие рестораны и такие пароходы. Третья особа, пожалуй, тоже не вызывала любопытства: скромно одетая дама, довольно далеко продвинувшаяся по пути от тридцати лет к сорока, нельзя сказать, чтобы некрасивая, но какая-то бесцветная, скованная, уж для нее-то, с первого взгляда ясно, окружающая обстановка была в новинку, порой дама, не сдержавшись, бросала вокруг откровенно любопытные взгляды. При этом никак нельзя сказать, что она «из простых»: безукоризненно сидящее дорогое платье, украшения с весьма крупными драгоценными камнями, несомненная сноровка в обращении со столовыми приборами, достигнутая полученной с раннего детства выучкой. Ни тени вульгарности, ничего от парвеню – голову можно прозакладывать, дама из общества, другое дело, у нее вид затворницы, долгие годы безвылазно прожившей в какой-нибудь глуши и совершенно не привыкшей к той обстановке, что их сейчас окружала. Провинциальная дворянка, на которую неожиданно свалилось нешуточное наследство? Жертва самодура-мужа или самодура-опекуна, вплоть до последнего времени вынужденная пребывать в помянутой глуши, вдали от коловращения бомонда?
А вот ее спутник… В нем самом, если поразмыслить, опять-таки не усматривалось ничего из ряда вон выходящего или примечательного: полнокровный усач лет сорока, вполне светский, но для людей понимающих меченый невидимым клеймом легонького изъяна: чересчур самонадеян, к цыганке не ходи, излишне фатоват, с налетом вульгарности, с уверенностью можно предположить, исполнен чванства и совершенно незаслуженного чувства превосходства над окружающими. Дама, как давно удалось установить, перед ним откровенно тушуется, в ее обращенных на спутника взглядах смесь боязливого уважения и преданности…
Как подсказывает жизненный опыт, помноженный на жандармский, подобный субъект с равным успехом может оказаться и абсолютно благонадежным экземпляром, чертовски неприятным в общении, однако законопослушным… и карточным шулером высокого полета, господином фармазоном, значащимся в полицейских картотеках полудюжины европейских держав.
Скорее уж верилось во второе. Поскольку этот господин с тех самых пор, как Бестужев узрел его впервые, щеголял в одном и том же наряде – в российской военной форме, сидевшей на нем, нужно признать, как влитая.
На первый взгляд – ничего необычного. Всего-то навсего поручик лейб-гвардии Конного полка: алый колет с петлицами, галуном и эполетами, галунный пояс, синие брюки-чакчиры с двойным алым лампасом и выпушкой, разумеется, без каски и палаша… Где-нибудь в провинции – крайне примечательное зрелище, привлекающее всеобщее внимание (особенно дам), зато в Санкт-Петербурге, набитом блестящими гвардейцами превеликого множества «старых» и «молодых» полков особого интереса, в общем, и не вызовет, пусть и гвардионец, но всего-навсего поручик… кстати, для поручика определенно староват, и весьма…