Аргонавты 98-го года
Шрифт:
– Кажется, придется перейти на четверть пайка теперь, - сказал Полукровка спустя несколько дней. Он постоянно бродил вокруг, отыскивая дичь, но не находил нигде и следа ее. Однажды мы услышали выстрел. С нетерпением ожидали мы его возвращения, но ему удалось добыть лишь большую серую сову, которую мы сжарили и уничтожили с жадностью.
Глава XVI
Наконец-то, наконец мы перевалили через хребет и навсегда оставили за собой долину-вампира. О, как мы были рады! Но подступали уже другие тревоги. Настал день, когда наши последние запасы провизии были израсходованы. Я помню, как торжественно мы съели их. Мы были уже почти на три четверти заморены голодом, а пищи на каждого пришлось не больше глотка.
– Ничего, - сказал Полукровка, - теперь мы не можем быть далеко от Юкона. Мы увидим его, по всей вероятности, в долине, лежащей за этой. Тогда мы в несколько дней выстроим плот и поплывем к Даусону.
Это подбодрило нас. Мы снова взвалили наши мешки и отправились в путь. Джим не двигался.
– Идем, Джим!
По-прежнему никакого движения.
– В чем дело, Джим? Идем же.
Он повернул к нам серое лицо, отмеченное смертью.
– Идите, ребята, не обращайте внимания на меня. Мое время пришло. Я старик. Я только задерживаю вас. Без меня у вас есть надежда выбраться, со мной - никакой. Оставьте меня здесь с ружьем. Я могу стрелять и раздобыть себе пищу. Вы можете потом придти за мной. Вы найдете старого Джима бодрым и сильным, ожидающим вас с веселой улыбкой на лице. Теперь ступайте, друзья. Отправляйтесь в дорогу.
– К черту дорогу, - сказал Блудный Сын.
– Вы знаете, что мы никогда не оставим вас, Джим, Вы знаете законы Тропы? За кого вы принимаете нас? За подлецов? Пойдем же. Мы понесем вас, если вы не можете идти.
Он жалобно покачал головой; но снова пополз за нами. Мы сами теперь не слишком спешили. Недостаток пищи начинал сказываться на нас. Наши желудки были мучительно стянуты и пусты.
– Как вы себя чувствуете?
– спросил Блудный Сын. Лицо его вытянулось и исхудало, но замороженная улыбка не покидала его.
– Недурно, - сказал я, - только ужасно слаб. По временам болит голова, но я не чувствую страданий.
– Я также. Вся эта трескотня о муках голода один вздор. Это смертельно легко. Что за ерунду болтают о гложущих болях голода и голодных людях, жующих свои сапоги. Это легко. Никаких страданий. Я даже не чувствую голода больше.
Никто из нас уже не чувствовал его. Как будто наши желудки, отчаявшись получить пищу, впали в апатию. Однако не было сомнений в том, что мы ужасно ослабели. Мы проходили теперь всего несколько миль в день, но даже это требовало усилий. Расстояние казалось эластичным и вытягивалось под нашими ногами.
Через каждые несколько ярдов нам приходилось помогать Джиму при переправе через какое-нибудь тяжелое место. Его тело было изнурено и он чрезвычайно ослабел. Тревожный огонь горел в его глазах. Полукровка утверждал, что за этими горами лежит долина Юкона и по ночам будил нас.
– Ну, братцы, я слышу свисток парохода. Еще денек, другой, и мы доберемся туда.
Пересекая долину, мы наткнулись на маленькую речку. Она была грязного цвета, и рыба не водилась в ней. Мы нетерпеливо бродили вокруг, надеясь выудить несколько миног, но безуспешно. Отправляясь то туда, то сюда на поиски пищи, я думал, что меня побуждает к этому не голод, а инстинкт самосохранения. Я знал, что если ничего не пропущу в желудок, но, наверное, умру. Мы уныло брели вдоль реки. Мы не ели уже неделю. Джим до сих пор держался мужественно, но теперь сдал.
– Ради бога, оставьте меня, братцы. Не заставляйте меня чувствовать на себе вину за вашу смерть. Разве у меня и так уже недостаточно лежит на душе? Ради любви к богу, ребята, спасайте себя. Оставьте меня умереть здесь.
Он несвязно молил нас. Его ноги как будто отнялись. Каждую минуту мы останавливались, потому что он засыпал на ходу. Блудный Сын и я поддерживали его, но нам было уже тяжело поддерживать самих себя, и, по временам, мы изнемогали и падали втроем смешанной, беспомощной грудой. Блудный Сын все еще хранил свою деланную усмешку. Его лицо было почти лишено плоти и, через, пробивающуюся бороду, напоминало мне иногда усмехающийся череп. Джим беспрестанно стонал и молил.
– Оставьте меня, дорогие мои, оставьте меня.
Он был, как пьяный, и каждый шаг стоил ему мучений.
Мы бросили наши мешки, ибо у нас уже не хватало сил нести их. Последней вещью, с которой мы расстались, было ружье Полукровки. Несколько раз оно выпадало из его рук, и он поднимал его с растерянным видом. Оно падало снова и снова, пока, наконец, настало время, когда он больше не поднял его. Он тупо посмотрел на него с минуту, затем поплелся дальше.
По ночам мы проводили долгие часы вокруг костра. Мы часто продолжали отдыхать до позднего утра. Джим лежал, как труп, и беспрерывно охал, в то время, как мы разговаривали обрывками, глядя друг другу в призрачные лица. Надо было употребить усилия, чтобы заставить себя продолжать путь.
– Эта река, несомненно, вливается в Юкон, друзья, - говорил Полукровка.
– Теперь недалеко. Нужно сделать еще несколько миль, и все будет хорошо.
Ночью, во время сна, я находился во власти необычайных галлюцинаций. Люди, которых я когда-то знал, приходили беседовать со мной. Они были так реальны, что, просыпаясь, я с трудом мог поверить, что видел их во сне. Берна часто являлась мне. Она подходила совсем близко и смотрела мне в глаза огромными полными жалости очами. Ее губы двигались.
– Будь мужествен, мой мальчик, не падай духом, - молила она. В моих снах она постоянно так просила меня, и, кажется, что не будь ее, я бы не выдержал.
Полукровка была самый мужественный из нас. Он никогда не терял головы. По временам мы все начинали бредить немного, или смеяться, или плакать, но Полукровка всегда оставался хладнокровным и мрачным. Он то и дело отправлялся на поиски пищи. Однажды он нашел гнездо тетеревиных яиц и, разбив их, увидел там полусформированных птиц. Мы съели их такими, как они были, пережевывая их распухшими деснами. Нам часто приходилось питаться улитками, травяными корнями и мхом, который мы сдирали с деревьев. Но самым большим лакомством оказались испорченные тетеревиные яйца.
Однажды, в ранний полдень, когда мы все отдыхали у костра, на котором варился мох, Полукровка внезапно указал нам нечто. Там на лугу, по нижнему течению реки, стояли самка оленя и молодой олень. Они пили. Мы тупо посмотрели на них. Я увидел, как рука Полукровки вытянулась, как бы за ружьем, но, увы, пальцы его сомкнулись вокруг пустого воздуха. Они были так близко, что мы могли бы попасть в них камнем. Взяв в рот свой складной нож, Полукровка пополз к ним на животе. Он успел сделать всего несколько ярдов, как они заметили его. Они бросили один взгляд и через несколько минут были уже на расстоянии миль. Тут я впервые увидел Полукровку вне себя. Он упал лицом вниз и долго лежал так.