Аргонавты Вселенной (илл. Г.Малакова)
Шрифт:
— Позволю осведомиться: почему? — настороженно прищурился Ван Лун.
— А что представляет для вас этот самый археоптерикс? В лучшем случае — очередную цель для выстрела.
— Можно и так. Согласен, ваш археоптерикс меня интересует меньше, чем другие животные. Как охотника, подчеркну.
— А иначе рассматривать вы и не можете. Между тем для геолога или палеонтолога этот вопрос чрезвычайно важен, он на многое может пролить свет. Что такое, в конце концов, археоптерикс? Ну, скажите, Ван!
Ван Лун не любил коварных вопросов, которые охотно задавал ему Вадим Сокол. Однако палеонтологией он в свое время немного интересовался: тут как будто не было никакой ловушки. Поэтому он, не задумываясь, ответил:
— Хм… Думаю — такая птица… из разных ваших чудовищ одной из эры… как это?… мезозойской или плезозойской, да?
— Ха-ха-ха! — расхохотался геолог, весело глядя на Рындина и Галю. — Как вы изволили сказать? «Плезозойской» эры? Ой, не могу! Ха-ха-ха! Дорогой Ван!.. Нет, не могу! Ха-ха-ха! Вы, очевидно, считаете, что название эры происходит от наименования животного плезиозавра? «Плезозойская»! Вот насмешил!
Ван Лун заметно обиделся, хотя голос его звучал по-прежнему уравновешенно.
— Разрешу себе заметить: никогда не считал себя знатоком палеонтологии, — сухо ответил он. — Моя специальность — энергетика и немножко еще путешествия и охота. Названия эр знаю не очень, могу оговориться. Надеюсь, когда ваши звери появятся, найду для них пулю, независимо от названия. А вам можно будет делать ваше дело, надеюсь тоже. И сказать тогда, какое животное, какая эра. И подчеркну: не очень хорошо владею русским языком, могу иногда ошибаться. Извините!
Николай Петрович счел необходимым вмешаться в разговор, приобретавший несколько острый характер. Он заговорил примирительным тоном:
— На вашем месте, Вадим, я не обращал бы внимания на случайную оговорку. Ведь совершенно ясно, что Ван просто оговорился. Понятно, что он хотел сказать «палеозойская эра», не так ли, Ван?
— Вадим мог понять это сразу, — сдержанно подтвердил тот.
Николай Петрович так же примирительно закончил:
— А вам, Вадим, не мешало бы признать, что вы и до сих пор не взялись всерьез за стрельбу. Будто вы не знаете, что это — ваше слабое место. Вам нужно овладеть пистолетом я винтовкой не хуже нашей Гали. Вы ему поможете, девушка? У Ван Луна что-то ничего не выходит с его другом.
Галина Рыжко молча кивнула головой. Сокол покосился на нее:
— Завтра же начну, Николай Петрович.
— То-то! И вот что я еще думаю, Вадим. Вопрос об археоптериксе, конечно, интересен. Мне, к сожалению, не пришлось слышать ваших рассуждений на эту тему. Не согласитесь ли вы объяснить нам вашу точку зрения? Время сейчас есть. Это будет полезно нам всем и, в частности, нашему младшему товарищу. — Он указал в сторону Гали.
— Наш младший товарищ, Николай Петрович, — ответил Сокол, протирая очки, — достаточно хорошо осведомлен в этих делах. Вы в этом убедитесь сами. Мы немало беседовали с Галей о геологии и палеонтологии… еще там, на Земле, — добавил он. — И если речь зашла о лекции, что ли, или реферате, то позвольте первое слово предоставить товарищу Рыжко. Она с этим справится, уверяю вас.
Николай Петрович заметно заинтересовался:
— Вы так полагаете, Вадим? А ну, прошу вас, Галя. Мы слушаем.
Галя беспомощно посмотрела на Рындина, на Сокола, который держал себя так, словно все это его не касалось, на Ван Луна, сочувственно кивающего ей головой. Получается вроде как на экзамене. Там тоже вот так приглашают: «Прошу вас, мы слушаем…» Ну что ж, Галина Рыжко никогда не уклонялась от боя. Пожалуйста!
— А о чем я должна рассказать? — уже задорно спросила она именно Сокола.
— Ну… о геологических периодах, что ли.
Галя набрала полную грудь воздуха и быстро заговорила:
— Историю Земли делят на два времени: догеологическое — это неимоверно длинный период космического развития нашей планеты — и геологическое. Это последнее разделяется на эры, эры — на периоды, а периоды — на эпохи. Самые древние эры — архейская и эозойская. Они не оставили нам почти никаких признаков жизни животных и растений. Наши знания о развитии жизни начинаются с палеозойской эры, с первого ее периода — кембрийского. За ним шли девонский, каменноугольный и пермский периоды той же самой палеозойской эры. После этого началась мезозойская эра с ее периодами: триасовым, юрским и меловым. Дальше — кайнозойская эра. Это уже наша эра. Ее периоды — третичный и четвертичный. Все!
Она остановилась запыхавшись. Сокол демонстративно захлопал в ладоши:
— Ну, что я вам говорил, Николай Петрович? Разве не образцовое знание вопроса? Сжато, конкретно, без ошибок. А теперь могу кое-что добавить и я. Вы прекрасно знаете, товарищи: Венера настолько моложе Земли, что там должна быть сейчас эра, подобная земной мезозойской. Все наблюдения, которые проводились до сих пор с целью изучения атмосферы Венеры, показали, что наша соседка всегда укутана в сплошную пелену густых облаков — от полюса до полюса. Это свидетельствует о бурном парообразовании на ее поверхности. Далее, последние исследования состава ее атмосферы показали очень своеобразную картину. Я напомню вам об этом, Николай Петрович: ведь вы не забыли о нашей беседе с Акимовым?
— Конечно, — подтвердил Рындин. — Профессор Московского университета Акимов?
— Вот именно. Я прочитаю вам выводы этого солидного ученого. Я тогда даже записал их. Вот они.
Сокол перелистал несколько страничек своей записной книжки и прочитал вслух:
— «Необычайно густая атмосфера Венеры заметна, как известно, в форме светлого ободочка в период прохождения планеты по солнечному диску. Я сравнивал темные линии в спектре Венеры с линиями углекислого газа в лаборатории. И должен был констатировать, что оба ряда линий почти сошлись. Таким образом, можно утверждать, что в атмосфере Венеры очень много углекислоты. Не опасаясь ошибиться, я полагаю, что в воздухе Венеры углекислого газа почти в десять тысяч раз больше, чем в атмосфере Земли. Вот почему я очень советовал бы взять с собой достаточно большой запас кислорода…»
Ну, дальше идут некоторые специальные выводы. Но и прочитанного совершенно достаточно.
— Да, полагаю, достаточно, — выразительно согласился Ван Лун. — В десять тысяч раз больше? Интересуюсь: чем же дышат там ваши археоптериксы и бронтозавры?
— Все это придется выяснить именно нам, — тихо вымолвил Рындин.
— Трудно будет на Венере, — проговорила озабоченно Галя.
— У нас есть скафандры. Они, конечно, тяжеловаты, но что поделаешь? А может быть, предположения окажутся и преувеличенными, — успокоил ее академик.