Аргументация в речевой повседневности
Шрифт:
3.4. Личностная аргументация
Возвращаясь к тройственному делению жизненного мира общества в концепции Ю. Хабермаса, обратимся к репрезентации в аргументативном процессе субъективного мира внутренних переживаний.
Рассмотрим следующие примеры:
(57) Написал, что все это напоминает мне лагерь, где любое проявление доброжелательства, улыбка, готовность что-то уступить – немедленно трактуются как слабость, и матерый лагерник звереет, удваивая нажим. Здесь то же самое, но это не лагерное, это просто средневековое сознание,
(58) Служить отечеству следует так, как это делал Уинстон Черчилль, ведший свою страну через годы войны и мира, сквозь пик имперского влияния и в темные годы упадка [Уткин А. Уинстон Черчилль (1999). – НКРЯ].
С позиций социально-речевой аргументации следует отметить тот факт, что контекстом, в котором употреблено прилагательное темный, активизируется суждение «и такое время трудно пережить». На уровне воздействующей функции речевого поступка данное суждение может находиться как в фокусе взаимодействия, так и быть «в тени», выступая в качестве основы для находящегося в фокусе ориентирующего воздействия.
Так, в примере 57 вышеназванное суждение социально-речевой аргументации находится в фокусе речевого воздействия – сейчас настали времена, которые также трудно пережить, как и определенный период времени в средневековье. При этом доводами к такому утверждению являются следующие суждения: потому что забытыми оказались самые главные духовные ценности (в храме открыто призывают убивать).
В следующем речевом фрагменте внимание слушателя фокусируется на утверждении о том, что Черчилль был великий политик. Основанием служит тот факт, что он сумел провести страну как через «легкие» времена расцвета, так и через времена, которые было трудно пережить (темные годы упадка).
В принципе, можно было бы говорить о том, что суждения социально-речевой аргументации могут выступать в качестве как тезиса, так и аргумента в развертывании говорящим «поверхностной», т.е. достаточно ясно осознаваемой коммуникантами, аргументации. В предыдущих публикациях мы обозначили последний аспект («поверхностный») как логическую аргументацию (Колмогорова 2005, 2006а, 2006б), исходя из того, что здесь ясно просматриваются такие элементы, как тезис и аргументы к нему. Однако сейчас нам представляется более уместным называть анализируемый в данном параграфе аспект аргументации личностной аргументацией. Основанием тому служат нижеследующие доводы:
1. В большей части проанализированных нами речевых фрагментов не соблюдаются сущностные требования к доводам логической аргументации: доводы должны содержать репрезентативные и/или статистические данные, представлять собой конкретные случаи, свидетельства, преимущественно, факты, а не мнения (Рузавин 1997), теоретические или эмпирические обобщения, утверждения о фактах, аксиомы, определения и конвенции (Кириллов, Старченко 2001).
Так, в большинстве случаев,
(59) А ночью, после тяжких раздумий, ему снились леса. Они виделись всегда одинаково: светлый, березовый лес, заключенный в сияющий купол, речка с прозрачной водой… [Алексеев С. Крамола // Роман-газета. № 19, 1991. С. 85];
(60) Парень пронес торт мимо рта, и я с удовольствием увидела, как кремовая роза шлепнулась прямо на светлые брюки борца за спокойное выпивание чая [Донцова Д. Жена моего мужа (2002). С. 169].
Он так стремился в эти леса (пр. 59) (тезис), потому что в такой среде происходит что-то необыкновенно хорошее (аргумент) – налицо опора на мнение, в определенной степени навязанное (см. теорию социального принуждения Э. Дюркгейма (Дюркгейм 1998)) социумом и освященное традицией, а не на факт, конкретный пример или свидетельство. Она была особенно рада, что не понравившейся ей парень испортил себе брюки (тезис), потому что такие брюки особенные и ценные – та же апелляция к мнению и оценке (пр. 60).
А.А. Ивин, выделяя область рациональной аргументации как область более широкую, чем собственно логическая аргументация, указывает на наличие в первой таких видов аргументативного суждения, как контекстуальная аргументация, т.е. приведение доводов, опирающихся на традицию, авторитет, веру и здравый смысл (Ивин 2002), и аргументацию в поддержку оценок, базирующуюся на представлениях аудитории, перед которой разворачивается аргументация, и самого аргументатора о ценностях и образцах поведения, принятых в данном социуме (Ивин 2002). Значит, данный вид аргументации можно отнести к «роду» рациональной аргументации, но нельзя – к «виду» логической аргументации.
2. Находящиеся «в фокусе» и «в тени» речевого воздействия суждения иначе можно определить как, в первом случае, «фокусируемое важное», а во втором – «уже известное большинству, базовое» (пр. 57–58). Такое разграничение нам представляется в данном случае более оправданным, чем разграничение на «доказываемое» – тезис и «доказательство» – один аргумент или последовательность аргументов: ведь ничего не доказывается, а партнер по коммуникации «ориентируется» на определенное взаимодействие с окружающей его средой при помощи и на базе общих для коммуникантов принадлежащих одному национально-лингвокультурному сообществу констант мировосприятия и моделей поведения.
В пользу понимания рассматриваемого аспекта аргументации как личностной аргументации говорит и тот факт, что в отдельных случаях одно и то же суждение социально-речевой аргументации может выступать то в функции «фокусируемого важного», то в функции «уже известного большинству и базового». Все зависит от понимания говорящим ситуации речевого взаимодействия, его личностного, индивидуального распределения акцентов.
В целом данный механизм сравним в определенной мере с принципом функционирования внутренней речи по Л.С. Выготскому (Выготский 2007).