Архангел
Шрифт:
— Вы провели день с Келсо…
— Вы не имеете права находиться в моей квартире без надлежащих документов. Так говорится в этих книгах. — Она кивнула в сторону своих учебников.
— Изучаете право, Зинаида? — Она начала его раздражать. — Из вас получится хороший адвокат.
Это показалось ей смешным — может быть, она слышала эти слова раньше? Он вытащил из кармана пачку долларов, и это оборвало ее смех. Ему показалось, что она сейчас упадет в обморок.
— Так что же говорит Уголовный кодекс о проституции, Зинаида Рапава? — Она смотрела на деньги, как мать на ребенка. —
— Гад…
Он перебросил деньги из одной руки в другую.
— Подумайте об этом. Сто пятьдесят мужиков взамен местонахождения всего лишь одного. Сто пятьдесят за одного. Это неплохая сделка.
— Гад, — снова сказала она, но уже с меньшей решимостью.
Он наклонился вперед и произнес тихо и льстиво:
— Ну, Зинаида. Где же Келсо? Это очень важно.
В какой-то момент ему показалось, что она скажет. Но ее лицо приняло жесткое выражение.
— Вы! — сказала она. — Мне плевать, кто вы такой. Быть шлюхой честнее.
— Что ж, может быть, вы и правы, — признал Суворин. И вдруг швырнул ей деньги. Пачка шлепнулась ей на колени и между ног соскользнула на пол. Она даже не нагнулась, чтобы их поднять, а просто посмотрела на него. И вдруг он ощутил неизбывную печаль — ему стало жаль себя, жаль, что он до этого дошел. Сидеть на диване у шлюхи и пытаться ее подкупить ее же собственными деньгами… Жаль и ее — потому что Бунин прав, она чокнутая. Но ему все равно нужно ее сломить.
20
Казалось, что по-настоящему светло никогда не станет, хотя прошло уже два часа после рассвета. Складывалось впечатление, что день махнул на себя рукой, так и не начавшись. Небо было по-прежнему серым, и длинная бетонная лента дороги, убегавшая прямо вперед исчезала в сырой тьме. По обе стороны шоссе лежала сморщенная мертвая земля — ржавые болота и болезненно желтый пустырь — предполярная тундра, переходящая вдали в густые хвойные леса.
Начался снегопад.
По дороге двигались военные колонны. О'Брайен обогнал длинную цепь бронемашин с водянистым светом фар, и вскоре появились первые признаки человеческого обитания: лачуги, сараи, части сельскохозяйственной техники и даже здание правления колхоза с искореженными серпом и молотом и старым лозунгом над воротами: «Производительность труда — залог победы социализма».
Через несколько километров они пересекли железную дорогу, и впереди во мгле возникли огромные трубы, дышащие сажей в снежное небо.
— Похоже, приехали, — сказал Келсо, поднимая голову от карты. — Шоссе М8 кончается здесь, на южной окраине города.
— Черт возьми!
— В чем дело?
О'Брайен показал вперед движением подбородка:
— Блокпост.
В ста метрах впереди два сотрудника ГАИ со светящимися жезлами и автоматами за спиной останавливали все машины подряд для проверки документов. О'Брайен посмотрел в зеркало заднего вида, но подавать
— Как вы это назвали? — сказал Келсо. — Я имею в виду мою визу. Мелочи жизни?
О'Брайен забарабанил пальцами по рулю.
— По-вашему, это обычная проверка или они ищут именно нас?
Келсо посмотрел на застекленную будку. Внутри сидел инспектор и читал газету.
— По-моему, обычная.
— Слава богу, если так. — О'Брайен начал рыться в бардачке. — Поднимите капюшон куртки и завернитесь с головой в спальный мешок, — сказал он. — Притворитесь спящим. Я скажу им, что вы мой оператор. — Он достал смятую пачку документов. — Вы Вуков, ясно? Фома Вуков.
— Фома Вуков? Что это за имя?!
— Вы предпочитаете отправиться прямиком в Москву? Так? В вашем распоряжении две секунды, чтобы принять решение.
— А сколько лет этому Фоме?
— Двадцать с небольшим. — О'Брайен потянулся к заднему сиденью и достал пакет с тетрадью. — У вас есть вариант получше? Суньте это под сиденье.
Мгновение поколебавшись, Келсо положил пакет вниз, натянул на голову спальный мешок и закрыл глаза. Путешествовать без визы — преступление. Путешествовать без визы по чужим документам — это, подумал он, преступление куда более серьезное.
Машина медленно ползла вперед и наконец остановилась. Он услышал, как О'Брайен выключил двигатель и опустил стекло. В кабину ворвалась струя холодного воздуха. Хриплый мужской голос сказал по-русски:
— Пожалуйста, выйдите из машины.
«Тойота» приподнялась на пружинах, когда О'Брайен вылез. Келсо пяткой задвинул пакет дальше под сиденье.
Через открывшуюся заднюю дверцу в машину ворвалась новая струя холода.
Звуки передвигаемых ящиков, щелканье замков. Шаги вокруг машины. Тихий разговор.
Под боком Келсо распахнулась дверца. Он слышал едва различимое шуршание падающего снега, чье-то дыхание. Наконец дверца захлопнулась — мягко, веж-ливо, чтобы не разбудить спящего пассажира, и Келсо понял, что опасность миновала.
Он услышал, как О'Брайен захлопнул заднюю дверцу и сел на водительское место. Неторопливо включил двигатель.
— Это просто поразительно, как действует стодолларовая купюра на милиционера, шесть месяцев не получавшего зарплату, — сказал О'Брайен. Потом стянул с головы Келсо спальный мешок. — Пора просыпаться, профессор. Добро пожаловать в Архангельск.
По железному мосту они переправились на другой берег Северной Двины. Широченная река отдавала желтизной, под стать тундре. Вспученные водовороты на ее поверхности переливались, как мускулы под грязной кожей. Две крупные баржи, соединенные буксирным тросом, плыли на север, к Белому морю. На другом берегу сквозь снежный фильтр и пролеты моста виднелись фабричные трубы, подъемные краны, кварталы жилых домов, высокая телебашня с мигающим красным маяком.
Когда открылась более широкая панорама города, настроение упало даже у О'Брайена. Он сказал, что такой жалкой дыры еще никогда не видел.