Археолог: солнечный камень
Шрифт:
Майора усадили в «Волгу» и увезли. А я так и остался сидеть на скамейке, слегка обалдев от того, что произошло.
Немного подумав, я поднялся со скамейки и поразился чувству облегчения, которое меня охватило. Вокруг меня по-прежнему происходило что-то непонятное, но непосредственная опасность, похоже, миновала. А с остальным — разберёмся!
Я неторопливо вернулся в казарму. Лёгкий ветер с залива едва шевелил кроны лип вдоль проспекта. На фоне голубого летнего неба высилась башня маяка. Со стороны пролива донёсся
Мне вдруг расхотелось уезжать из Балтийска. Этот тихий зелёный городок на берегу холодного моря незаметно запал мне в душу. Я понял, что буду часто вспоминать его белоснежный пляж, невысокие дома и уютные улицы. Громады кораблей в зеркальной глади канала и перекрученные штормовыми ветрами сосны.
Но впереди меня ждал Ленинград. Ленинград, который я самозабвенно любил в юности, когда он ещё не превратился в муравейник, утыканный стекляшками торговых центров и офисных зданий. Впереди ждала учёба, экспедиции, открытия. Беззаботная молодость и любовь. Целая новая жизнь лежала передо мной. И мне захотелось прожить её не просто так, а чтобы она запомнилась обязательно хорошей.
Так и сделаю, решил я.
Я вернулся в казарму, чтобы переодеться и присоединиться к ребятам на раскопе.
В здании меня встретил встревоженный Мишаня.
— Ты почему не на раскопе? — удивился я.
— Документ пропал! — сходу выпалил Мишаня.
Он почти кричал.
— Какой документ? — переспросил я, уже понимая, о чём идёт речь.
— Тот самый! Письмо Ганзейского союза.
— Стой!
Я схватил Мишаню за руку и потащил на улицу, за угол здания.
— Ты говорил кому-нибудь о том, что перевёл документ?
— Нет, — растерялся Мишаня. — Только тебе.
— А Валерию Михайловичу?
— Зачем? Он бы стал ругаться, что я не соблюдаю порядок.
— Молодец! Вот никому и не говори, понял? Ты записи делал?
— Конечно.
— Спрячь, и никому не показывай. Потом отдашь мне.
— А в чём дело? — нахмурился Мишаня.
Я твёрдо посмотрел в глаза другу.
— Мишаня, я пока сам мало что понимаю. Но как только разберусь — сразу всё тебе расскажу. Пойми — сейчас никто не должен знать о нашем интересе к этому документу. Иначе могут заподозрить нас в его пропаже. А нам это надо?
— Нет, — подумав, ответил Мишаня.
— Ну, вот. Я бумагу не брал, клянусь. Ты тоже. Значит, она ещё кому-то интересна. Вот давай и пороемся в архивах, когда вернёмся. Попробуем выяснить — чем эта бумага так важна.
Глаза Мишани загорелись интересом.
— Давай!
Я хлопнул его по плечу.
— Замётано! Пойдём-ка, вместе поищем бумагу. Может, она просто под шкаф залетела. Но на всякий случай, лучше быть осторожным.
Два часа мы под руководством Валерия Михайловича переворачивали его кабинет. Затем, на всякий случай прошерстили камералку. Документа с круглой печатью нигде не было.
Расстроенный Валерий Михайлович рыкнул на меня:
— Гореликов! Ты почему не на раскопе?
А сам вместе с Мишаней уселся переводить остальные документы, чтобы хоть немного успокоиться.
До самого вечера мы таскали носилки и ровняли землю лопатами. Можно было работать до обеда, как обычно. Но всем хотелось поскорее покончить с работой и освободить завтрашний день. Неведомо как по экспедиции пронёсся слух, что нам разрешили отъезд и задерживать никого не станут. Радостные ребята строили планы на остаток лета. Со всех сторон только и слышалось:
— Алтай!
— Воронеж!
— Карелия!
Кое-кто сгоряча собрался даже на Дальний Восток.
Я подошёл к Оле.
— Какие у тебя планы на ближайший месяц? Я тут подумал...
Но Оля, не дослушав, ответила:
— Поеду в Ростов. Там молодые ребята затевают экспедицию по всей Ярославской области. Самый центр Древней Руси, множество памятников.
Я бросил взгляд на Севку и по его насупленному лицу угадал ответ. Конечно, он поедет вместе с Олей. Можно и не спрашивать.
— Хорошей работы вам! — улыбнулся я. — Осенью встретимся, обменяемся впечатлениями.
Солнце уже опускалось за крыши домов, когда мы опрокинули в раскоп последние носилки земли. Газон тщательно разровняли — осталось только засеять его травой, и все следы раскопок исчезнут. Но это сделают уже после нас — может, солдаты, а может, летний ветер принесёт с окрестных лугов семена одуванчиков и других растений.
— Всё! — выдохнул Севка, вытирая потный лоб.
— А погнали купаться! — предложил я.
Все с удовольствием подхватили идею.
Море уже успело прогреться после недавнего шторма. Но даже если и нет — какое дело до этого шальной сумасшедшей молодости?
Ребята плавали и плескались, поднимая тучи брызг. А я внимательно осматривал каждого, кто пробегал, или проплывал мимо.
Да, я искал татуировки. Шанс был невелик, но и упускать такую возможность нельзя. Для этого я и предложил искупаться.
Татуировок было немного, и все сплошь армейские. Печать Ганзейского союза они не напоминали даже отдалённо, и я разочарованно вздохнул.
— Саша, а ты что собираешься делать? — спросила меня Света, присаживаясь рядом со мной на тёплый песок.
— Останусь в Ленинграде и зароюсь в архивы, — вздохнул я.
И сам того от себя не ожидая, вдруг предложил:
— Хочешь со мной? Библиотечная тишина, запах старых страниц, ворчание библиотекарши... Романтика!
— С удовольствием! — улыбнулась Света и прижалась ко мне мокрым плечом.
Я обнял её, словно бы по-дружески.
Но некстати проходивший мимо нас Жорик конечно же всё понял. И отвернулся, сделав вид, что ничего не заметил.